– Пусть солдаты немно-о-ого поспят! – взывает к короткой памяти музыкантов. – Вы должны знать все песни, – громко возмущается. – Все, до единой!
И сам пытается спеть, однако его не слушают: на зал обрушился дребезг тарелок. Портос дает всем фору: твист – его главный конек. Партнерша еще той штучкой оказалась по части старинных танцев – ни в чем не уступает старому стиляге: а главное, преданно на него уставилась своими блестящими бусинками.
– Чего сидите, когда пир в разгаре? – трясет Кролик поручика.
– Несчастная любовь, – объясняю за одеревеневшего Киже. – Скучает по своей Брунгильде, которую из-за ревнивца-мужа, увы, второй год не может даже толком поцеловать.
– Нет, нет, сегодня никаких трагедий, – протестует Кролик. – Еще только час ночи. О, Зигфрид, мы добудем тебе замену! – обещает Юлику. И приветствует новый, белый, как айсберг, графин.
Довольный Зимовский возвратился: и не один! Усаживает запыхавшегося воробышка себе на колени:
– По стопочке по маленькой? – предлагает.
Птичка не жеманится. Сразу видно – пьет она, как лошадь.
– Мы найдем тебе Клеопатру! Королеву сегодняшнего бала! – успокаивает Кролик поручика. – Где богиня?
Прислонив ладонь ко лбу, точно богатырь на заставе, он всматривается в бликующий зал.
– Мне ведь с ней даже не встретиться вечером! – изливает душонку Киже. – Муж, этот поганец, у самой двери универмага подкарауливает. Грозится убить, если хоть что-нибудь заподозрит…
– Мерзавец! – взрывается Кролик. – Я его уничтожу!
Осоловевшие глазки поручика посещает надежда.
– Прикончим негодяя из гранатомета, – совершенно серьезно продолжает утешитель. – Взорвем вместе с универмагом. Разнесем по закоулочкам! Принцесса будет свободна.
– С универмагом не надо!
– Ну да, – мгновенно соглашается собеседник. – А кто говорил, что именно с универмагом? Разнесем квартиру!
Киже напуган:
– У нее дети!
– Детей не тронем! Тс-с! Я ведь тоже отец, – Кролик припечатал палец к проперченным губам. – Друзья мои, – заговорщицки шепчет, шаря по столу в поисках выпивки. – У меня их шестеро. Нет, вру, семь! – сообщает, растопырив все десять пальцев.
– Я бы хотела ребеночка! – лепечет воробушек, ерзая на коленях потенциального спонсора. – Но не сейчас. В наше время страшно.
Не согласный с подобным пессимизмом Кролик предлагает свои услуги. Трубы надрываются, подскакивают барабаны. Некто потный, смахивающий на Крошку Енота, пятернями выколачивает пыль из бонгов.
– Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! – не согласен Кролик с «ламбадой».
И берет-таки верх!
Какая-то сомнительная компания сдвигает свой столик с нашим, и сморщенная женщина в глубочайшем декольте возникает перед моими очами, словно джинн.
– На рейде большом легла тишина! – раздается задушевный рев сколоченного Кроликом застольного хора.
Женщина начинает рыдать.
– Она твою порцию вылакала! – нагибается ко мне возмущенный поручик. – Напилась на дармовщинку. Неужели ты не дашь ей за это пощечину? – гневно вопрошает, раскачиваясь – вот-вот рухнет на салаты из крабов. – Ты мужчина или нет? Нет, видно, ты не настоящий мужчина, раз не можешь ударить женщину за то… за то, что она вылакала твою порцию! – благополучно доводит мысль до конца. Видно, он глубоко потрясен этим фактом.
Советские песни пользуются в среде воротил и спекулянтов не меньшей популярностью: к разрастающемуся на глазах хору присоединяются новые теноры.
– Проща-а-ай, любимый город! – сотрясается зал. Оркестрик начинает подыгрывать.
– Ухо-о-одим завтра в море!
Теперь рыдает Киже, потрясенный, что я не настоящий гаучо. А женщина, немного отдохнув на моем плече, отчаянно кокетничает:
– Вы не проводите меня в туалет? Иначе описаюсь!
И грозит поручику узловатым пальцем с ярким длинным ногтем.
Куплеты закончились. Нас ждет невероятный успех. Дирижер Кролик раскланялся с самым серьезным видом.
– Еще! – вопит уголовно-коммерческий мир.
– Нет, вы не понимаете, для чего нужны евреи! – горячится, сцепившись с кем-то, Зимовский. – Я объясню вам, мой недоверчивый слушатель. Мы – барометр любого общества. По нам можно судить обо всей общественной атмосфере. Запомните одну очень важную вещь: когда концентрация нашего брата у вершин и на вершинах власти превосходит всяческие мыслимые и немыслимые пределы – общество больно! А иногда – неизлечимо. Так повелось со времен хазарского каганата! Вот вам Германия двадцатых годов – шестьсот богатых семейств правят страной и скупают половину Берлина. Этим толстосумам принадлежало восемьдесят процентов капиталов всей нации! Что же здесь удивляться приходу Адольфа? Только поэтому нас нужно беречь и лелеять! Я же сказал – барометр! Так пользуйтесь им – меняйте страну, проводите реформы, а не устраивайте пошлейшие погромы и не сваливайте на нас всю вину отцов своих! Мы буревестники – и ничего более. Возможно, в этом и есть наша суть, которую определил нам сам Господь еще до Рождества Христова!