Вайке сперва терпеливо слушала его, но вскоре ей надоело, и она сказала, что в жизни есть нечто более важное, чем политика, чем разные там собрания, даже такие, на которых во весь голос говорят правду. Михкель спросил, что же это за нечто, и Вайке ответила одним словом, вернее, двумя. И эти два слова были: «Человек сам». Михкель хотел возразить, собственно не возразить, а уточнить, что и для него важнее всего человек, что на собрания он и ходит именно ради самого человека, но не смог этого сделать. Вайке снова крепко прижалась к нему, и ее тело было таким горячим и зовущим, что оно затмило все другое. Он ответил на ее зов, схватил в объятия, руки их ласкали и обнимали, они жили только друг для друга — и тут раздался стук.
Сильный стук повторился.
Михкель начал поспешно одеваться, крикнул: «Сейчас», за дверью его должны были слышать, он поймал себя на мысли, что голос был возбужденным, кинулся было в одних трусах к двери, но понял, что в подобном виде неприлично, что так он просто не мог выйти, и, лишь натянув штаны, пошел открывать.
За дверью стоял Сассь, Александр Раавитс. Никогда раньше Раавитс к нему домой не приходил.
Михкель не позвал друга в комнату. Из-за Вайке и чтобы тот ничего не заметил. Не хотел, чтобы Сассь понял, что у него находится женщина. Он старался стоять так, чтобы загораживать собой все. Ему было неловко.
К счастью, Раавитс и не пытался войти.
— Приходи сейчас же на Тынисмяэ, — сказал Раавитс без вступления. — Легавых не бойся, они, правда, шныряют вокруг Рабочего дома, но вцепляться зубами не станут. По крайности сегодня. Давай, и как можно скорей.
— Что случилось? — все еще чувствуя неловкость, спросил Михкель.
— Там узнаешь. Мне просто некогда, должен побывать еще в двух местах. — Раавитс сделал паузу и с усмешкой добавил: — Ну и сон же у тебя.
Улыбаясь, Сассь ушел, Михкель понял, что друг обо всем догадался.
Ему было неприятно.
— Ты уходишь? — Вайке, конечно, слышала их разговор.
— Да, — сказал Михкель, но вместо того чтобы надеть рубашку, начал снимать с себя штаны.
— Отправляйся, — произнесла Вайке. — Я ведь для тебя ничего не значу.
— Я иду ради самого человека, — пошутил Михкель и хотел было снова улечься рядом с ней.
— Не надо, — прошептала она словно бы сквозь слезы. — Не надо. Тебя ждут. Я так не хочу. Иди. Одевайся и иди.
Вайке оттолкнула его, встала с дивана и сама начала одеваться.
Ночь была светлая. Михкель ясно различал тело Вайке. И ощущал печаль, которой она была охвачена. И разочарование, и даже озлобление, которые исходили от нее. И которые он воспринимал.
Они оделись почти одновременно.
Михкель хотел обнять Вайке, но она отодвинулась.
— Иди, тебя ждут. Не позволяй дожидаться. Твои товарищи не такие, как я, которую ты можешь водить за нос своими обещаниями.
Тут словно бы что-то сломалось в Вайке.
— Я чувствую, что вообще не нужна тебе. Это наша последняя… встреча. Ты игрался со мной. Я была большой живой игрушкой, которая веселила тебя.
И опять в душе Вайке произошла перемена.
— Иди, торопись, беги.
В последних словах прозвучало нескрываемое ожесточение. И затем уже явная открытая злоба.
Вайке не стала ждать, пока Михкель откроет ей дверь, поспешила уйти. Громыхая каблуками по лестнице, она прямо-таки сбежала вниз. Михкель догнал ее лишь в воротах. И не догнал бы, если бы ворота не были заперты. Видимо, Сассь махнул через забор, промелькнуло в сознании Михкеля.
Он отомкнул замок. Схватил Вайке за плечо. Она опять вырвалась и заторопилась направо. Без единого слова, и у Михкеля не нашлось слов. Они расстались, не попрощавшись, ничего не сказав. Будто были глухонемыми или уже ничего не значили друг для друга.
Михкелю было жаль Вайке. Впервые подумал, что, видимо, он значил для Вайке чуть больше, чем бывает при мимолетном знакомстве. Они и познакомились случайно, в Пирита, и Михкель воспринял их отношения как внезапно возникшие и быстро преходящие. Завлекающей стороной при знакомстве, а также и интимном сближении оставалась Вайке. Она была молодой, красивой медсестрой, которая сумела его зажечь, Михкелю она представлялась женщиной, для которой он был не больше чем случайным любовником. Или он ошибался?