- Вот я и обращаюсь, - перебил он. - Представьте я принял решение жениться на вашей дочери. Решение принципиальное и прочая...
- Ну, это мы уже обсудили... Вы же понятливый человек. Володя.
Не было тестя на том злополучном собрании, где в президиуме восседало начальство из центрального аппарата, не было! И когда отзвучали первые ударные речи о победах и доблестях, бодро и взахлеб зачитанные по согласованным шпаргалкам, слово было предоставлено ему. Ярославцеву, дабы и его голосишко грянул в общем благолепном хоре. И он, дрогнув от дерзости, сказал незаученное: о бумаготворчестве, о высиживании гладенькими молодыми чиновниками с комсомольскими значками "взрослых" мест, о лжи, пестующейся здесь, в молодежи, где ее не должно быть...
И сквозь недоуменный ропот в президиуме кто-то четко и властно потребовал:
- Примеры, пожалуйста!
Он выложил "примеры". И - "прокололся". Все его "вопиющие" факты оказались неубедительными, а сам запев обличительной речи - нелепым до сумасбродства...
Аплодисменты, правда, прозвучали. Разрозненные, квакающе-испуганные и невероятно глупые...
А после была комиссия, деловитые пожелания и впредь занимать активную позицию по отношению к недостаткам: его, как "принципиального, политически грамотного, непримиримого к негативным явлениям", отправили в огромное, разваливающееся от бесхозяйственности и пьянства автохозяйство.
- Ты, Володя, теперь дипломированный экономист, прошедший серьезную школу комсомола, - с теплой улыбкой напутствовали его в горкоме, - и на месте сумеешь проявить боевитость своего характера. Со своей стороны готовы поддержать тебя по любым вопросам. Уж не забывай нас!
- Ну, Володя, - сказал тесть, - не обессудь: устроен тебе лучший вариант из всех грозящих... Теперь так: ты в школе учился, знаешь термин "большая перемена". Вот она и грянула. Идешь ты ныне в другой класс, золотой медали не видать... Впрочем, есть шанс сменить школу... Давай-ка, дружок, покуда не поздно, покуда я жив, в дипакадемию, послушай старого человека.
Не послушал. Ринулся в атаку на автохозяйство.
И стало хозяйство передовым. Выбил сотрудникам квартиры, новую технику, пьянь - если не перевоспитал, то подтянул. И порядок стал идеальный, и план выполнялся, и решались все проблемы, но - какой ценой? Какими приемами? Вот он первый его шажок в то никуда, в котором он сейчас: в день сегодняшний, когда едет он в сумраке индустриального города на собственной машине... А в глазах - не черный, сырой асфальт, не морось унылого неба, а прошлое - зимний тихий вечер, свет в заснеженной конторке, столик с бумагами, и Матерый- то бишь, Лешка Монин: в кожанке, только что сбросивший доху на стул. молодой, сил - как у быка, шоферюга-ас, стоит, усмехается...
И вновь - конторский стол. Запомнил он его. И ворох бумаг на нем запомнил - все его же. Ярославцева, запросы, и все резолюции на них, в лучшем случае уклончивые. Ни одной, чтобы: "поддерживаю", "отпустить", "не против". Обычно: "изыскать по возможности".
- Товарищ Монин, - поднимает он отчужденные глаза. Поступил сигнал, будто вы регулярно сливаете из государственной, закрепленной за вами машины бензин... В канистры. Для собственной, вероятно?
- Брехня. Выжить хотят, вот и... Думают, раз сидел...
- Сидели вы не раз. Это - раз. Теперь - два - в прошлое воскресенье вы проводили в третьем боксе ремонт своей "Победы". Сторож признался, вот его объяснительная...
- Ну и проводил ремонт Зима же, куда зимой без ямы, гражданин начальник? Ямы жалко? Пустого места? Въехал человек, сделал дело, выехал...
- Непорядок. Могли бы подойти ко мне, согласовать. Я бы не отказал.
- И по всякому такому пустяку кланяться?
- Монин, вы всего год, как из заключения. Откуда машина, можно полюбопытствовать?
- Кровно нажитое на лесоповале, - прозвучало глумливо. Там ведь расходов нет, все в копилку идет...
- Монин... да вот стул, что вы тут, как... при высочайшей особе... У вас множество нарушений трудовой дисциплины. Множество! И...
- Так. План перевозок я выполняю?
- План да. Но кроме плана.
- Резину так и не выбили?
- То есть?
- Не выбил, начальник - Монин присаживается на стул. Подминает зажатую под мышкой ушанку. - Вот что. Хорошо меня слушай, внимательно. Я, конечно, тьфу... уголовник, вообще... Но скажу! Нет, лучше так договоримся - если после разговора этого в обиду полезешь, то сразу заявление пишу и - пока! Только честно чтоб... Идет! Так вот. Прошлый хозяин наш - пустой человечишка. Выпивоха, краснобай. Ну, коли сам пьешь, чего со слесаря спросишь! Да тебя ж открыто пошлют. Но держался он. До упора. Покуда совсем дело не развалил. А почему держался? Бумажки умно сочинял для плана, ремонты для нужных людей организовывал, да и затягивал с ним умело, на нервах играл, чтобы в пиковый момент - извольте шик, блеск... Все секреты. А ты с начальством как! По правилам. И они с тобой строго. Ну, а резины-то у кого нет! У нас, грузовщиков, не у тебя! А кому ты нужен, чтобы выделять ее! И мы кому! И побежали бы мы отсюда, как тараканы от мора, если бы не привычка, не бензин дармовой, не яма для халтуры и спидометры без пломб! А отними это - привет, друг! Я на другую базу, другой - на третью, а тебя в итоге домуправом. Хорошо, если в крепкий дом! Ты же не болеешь нуждами нашими...
- Не прав ты, Монин. Фактор материальной заинтересованности я учитываю.
- Чего ты по-газетному-то мне? И какой фактор? Червонец к зарплате? Да я тебе этот червонец самому каждый день отдавать буду, только не лезь со своими нарушениями трудовой дисциплины! Ты мне, конечно, красиво возразить желаешь. А ты умерь пыл. Мы одного поколения, ровесники, давай хоть сегодня на равных... Тебе же выбираться отсюда надо, иначе - каюк. Не надоело, как киту в луже пузыри пускать среди шелупени, килек всяких? В винном соусе. Кого пугнешь, кого сожрешь, а толку? Выбираться надо! Ищи сподвижников себе, верных ищи, деловых. И начальников ублажай по мелочам, а проси у них по крупному. И к народцу не цепляйся, масштабно с него спрашивай, не размениваясь, он тогда даже в ерунде тебя не подведет - не то, чтобы побоится, посовестится. А жандармом быть - последнее дело.
И ведь понравился ему тогда Лешка Монин. Открытостью, напором, силой. И - сдружились они. Не теми приемчиками, какими Монин советовал, хозяйство он поднял, хотя и те порою в ход шли. Не снабженцев ублажал он, как исстари велось, им, мелким людишкам, кость кинешь и - довольны. И не местные контролирующие организации - те тоже малым удовлетворятся и утрутся. На министерские нужды начало работать автохозяйство, на серьезных людей, у которых тоже много хлопот имелось - и сугубо личных, и государственных. И рождали оказанные им услуги отношения доверительные, причем где служба, а где дружба часто не различалось... А отсюда пошли и квартиры работникам, и оборудование, и фонды, и в итоге - новое расширение автохозяйства.
Кучи мусора на дворе превратились в клумбы, исчезли залежи старых покрышек; бараки с мастерскими сменились чистенькими кирпичными постройками, и машины выезжали из сияющих свежей краской ворот чистыми, сыто урчащими... И на лицах людей появилось осознание своего дела, своей работы и... негласного устава своего монастыря...