Итак, мне удалось отойти от руководства следствием, возглавляемым ныне лично заместителем начальника управления. Круг моих задач резко сузился на генеральных фигурах и их ближайшем окружении, в которое входил и Лямзин.
— Прижать его надо, змея, — убеждал меня Лузгин. — Наверняка есть за ним что-то: такая боевая биография и чтобы после тишь да гладь? Расскажите тому, кто не знает!
Лузгин оказался прав. Как вскоре выяснилось, Ваня Лямзин, отираясь среди посетителей «Березки», порою, при установлении с посетителями товарно-денежных отношений, применял специфические, полученные, очевидно, в колонии навыки… Выражаясь жаргонно, Ваня «ломал» чеки. Предприятие доходное и относительно безопасное. Суть же его сводилась к следующему: ловко прикидываясь респектабельным до вопиющей пошлости провинциалом, Ваня терпеливо выслеживал жертву, униженно представлялся ей барменом из южного города, мечтающим приобрести для родного заведения японский телевизор, и просил продать чеки… С любым коэффициентом наценки. Те из жертв, кто только прибыл из-за границы и потому нуждался в отечественных дензнаках, частенько загорались идеей заработать на хапуге из провинции и на сделку шли. Облапошивал Ваня алчных торговцев лихо, «со свистом» и всегда без скандала. Соврубли — специальная пачка, заранее, приготовленная для «слома» — перегнутая, с новенькими купюрами, поступала клиенту из рук в руки; производился пересчет, скажем, тысячи чеков за две тысячи рублей, и при пересчете этом клиент (наипростейший вариант) недосчитывался рублей пятидесяти. Ваня — само недоумение, пересчитывал деньги повторно — прямо клиенту в руки; затем, извиняясь, добавлял недостающую сумму, и с тем расходились. Пугливо и скоро. Однако при повторном пересчете продавец чеков обнаруживал в пачке ровно тысячу рублей: другая тысяча, передернутая, как из колоды, уходила Ване в рукав. Так и получалось: тысяча за тысячу. Все законно. Заявить же на Ваню — признать себя виновным в спекуляции. Побить Ваню — рискованно…
Жуликов, подобных Лямзину, крутилось возле «Березки» немало. В среде валютчиков классифицировались они как «рабочие» — нижайшая ступень иерархии.
…Лузгин, весьма правдоподобно разыгравший роль «шляпы», торговался с Лямзиным отчаянно. Несколько раз переговоры заходили в тупик, однако Ваня, чуя крупную наживу, не отставал. В итоге договорились: три тысячи чеков за семь тысяч рублей. С отчаянием — тоже вполне натурально разыгранным — Лямзин согласился.
— Ты, дядя, кремень, — сказал с уважением. — Кем за бугром прислуживал?
— Шоферю, — отозвался Лузгин неохотно.
— Ну-ну. На машине сейчас? Тогда поехали… недалеко тут. Семь штук — сам понимаешь, не наберу по кармашкам.
Одолжившись, Ваня вернулся в машину. Взяв чеки, пересчитал их. Лузгин пересчитал деньги.
— Все в норме, — кивнул он Ване. — Бывай, парень. — И сунул пачку за пазуху.
— Э, — обеспокоился Иван, — ты… пересчитай давай. Вдруг…
— Все в норме, — повторил Лузгин. — Привет. Я уехал.
— Эй! — оторопел Ваня. — Ты… считал плохо. Вообще… Кажется, лишнее я тебе…
— Все точно, — уверил Лузгин. — Вылезай на тротуар и топай.
Такого грабежа Ваня не ожидал… Клиент был явный лабух, из пожилых, к тому же дубоват, деньги должен был считать, как дни оставшейся жизни… Ничего себе посольский шофер!
— Сказано: освободи салон! — говорил Лузгин, грубо пихая Ваню в плечо.
И открылась Ване истина: его нагло «кинули».
— Назад деньги, сука! — взвыл Лямзин, пытаясь залезть «шляпе» за пазуху.
Милиционеры подоспели вовремя: в «Волге» начиналась потасовка.
Лузгин «раскололся» в содеянном грехе буквально на месте — в ближайшем отделении, куда доставили конфликтную пару. Глубоко изумленный подобными откровениями, Лямзин тут же прочел ему лекцию о юридической ответственности — обстоятельную, с отступными версиями, не стесняясь…
Затем в отделение приехал я. Как полномочный представитель властей для разбора прецедентов данного типа.
— Посмотрел я ваше дело, Лямзин, — начал я без предисловий. — Опять валюта…
— Покупал один к одному! — отбивался Ваня. — Семь на семь. А он мне три тысячи всего сунул… Оттого и скандал! Мошенник он, гражданин начальник! Валютчик! Я телевизор хотел… японский бог!