– Вот так дела… – подумал Павел вслух.
Наконец тьма развеялась совсем, как пыль.
Павел стоял, окутанный в туман, как ему показалось на первый взгляд. Но, скорей, это был не туман. Нежность белоснежного покрывала напоминала Павлу белые облака, но отнюдь не холодные, от них, казалось, исходила некая свежесть. Хотелось улыбнуться, закрыть глаза и представить, что ты… Нет, даже и представлять ничего не надо. Павел ощущал, как сама жизнь пронизывает все тело.
Внезапно послышались шаги.
– Папа, подойди сюда, пожалуйста. Глянь…
Адвокат заслышал девичий голос.
– Что, дочка? – ответил ей мужчина.
Геннадий Петрович, рассматривая старые журналы и художественные брошюры, покрытые едва прозрачной пылью, на полке книжного шкафа, хотел взять один из них. Журнал «Огонек» за 1976 год привлек его тем, что на нем сквозь пелену пыли угадывалось знакомое лицо, но кто был изображен на нем, рассмотреть не успел, его окликнула Наташа. Обогнув печь с рисунком, мужчина зашел в соседнюю большую комнату.
А Павел сквозь невидимую прозрачную пелену отчаянно пытался привлечь к себе внимание, едва уловимые черты Наташеньки, словно ударяясь о неведомую преграду, ее голос полностью исчезли в предбаннике дома, куда она направилась с отцом, и скрип двери дома окончательно заглушил голоса обоих людей.
Бывшая подруга Котрандашева Элла Береза сидела за компьютерным столом, стрекоча клавиатурой, выводя на мониторе текст реферата. Она готовилась к сдаче последней сессии «Отчет по бухгалтерской ведомости» какого-то производства, взятого из воздуха. Ее отвлек звонок.
– Привет, Елка, дома сидишь? – на пороге ее комнаты стояла подруга Эллы.
В этот солнечный день у Юлии было хорошее настроение, у нее недавно прошел юбилей, и она решила показаться у своей подруги, к тому же у нее появился новый окрас волос. Этим новомодным введением ей тоже хотелось похвастаться.
– Ну, ты че, мать. Точно… Все? Уже едешь? – снимая туфли и запихивая маленькие ножки в мохнатые тапочки, спросила она о предстоящей поездке Эллы.
– Не понимаю, Элл, и на кой тебе сдалась эта Европа. Там сейчас, наверное, духота терроры всякие, наводнения. Телик-то смотришь? Ваще не понимаю. Можно предположить, что природа сама взбунтовалась против людей, – сказала Юлия.
– Чаю хочешь? – не реагируя на наигранное возмущение подруги, Элла предложила пройти на кухню.
– Так что же, а? – последовала за ней Юлия.
– Так… – Элла бросила пакетики чая в обе кружки, – знакомый там один у меня.
– Где, во Франции? Ни фига, слушай, а может, он живет на самих Елисеевских полях? А, подруга…
– На Елисейских… – по-прежнему без интереса продолжала отвечать Элла, отпив горячий напиток.
– Вот как? – изумилась та. – Ты мне, подруга, как-то об этом никогда и не говорила.
Элла безучастно пожала плечами.
– И когда едешь? – спросила Юля.
– Двадцать пятого.
– Так это же послезавтра! Фотик, камеру взяла? Смотри, не забудь приготовить аккомы для нее. А то, как в Польше… Так и не привезла ничего, ладно?
– Я ее вообще, Юлька, не брала, – ответила Береза.
– Вот именно. О! Подруга… – Юля, о чем-то вспомнив, оставила недопитую кружку, вскочила с пуфика и заботливо бросилась осматривать комнату подруги, – так у тебя же ничего еще не собрано! Где? Где?..
Она стала что-то искать, с притворной суетой осматривая мебель. Раскрыв руки, с не менее притворным удивлением и улыбкой принялась шутливо корить ее.
– Не вижу, – произнесла она, стоя посередине комнаты, иногда прерываясь в словах, – где вещи? Подруга, тебе уже завтра нужно быть во всеоружии. Кстати, во сколько поезд у тебя. Утром или вечером?
Настроение у молодой красивой девушки было прекрасное. Она радовалась жизни, она радовалась за свою подругу, что та в свои молодые годы сумела побывать уже в нескольких странах, и притом, практически не отрываясь от учебы. Удивлялась тому, как ее подруга все успевает.
– Ведь ты на поезде едешь, да?
Элла не стала отвечать. Она медленно подошла к ней, в руке ее был молоточек для отбивания мяса, не говоря ни слова, подала в руку Юлии.