Я решил подняться на террасу.
Взобравшись по бесконечной лестнице, зажатой между двух стен узкого прохода, я увидел бескрайний горизонт. Летний ясный вечер дышал покоем, в воздухе слышалось шуршание крыл, откуда-то доносились неясные отзвуки. Заскрипели ворота, я услыхал топот скотины, потом какое-то металлическое позвякиванье. Внутри дома царила обычная суматоха. И нигде ничего подозрительного. С какой поразительной быстротой земля вдруг начала погружаться во мрак, а звуки затихать! Я медлил на террасе, не зная, что делать, какое принять решение.
Тут-то и появился тот, кого я ждал. Случилось это внезапно, как будто он давно уже был здесь, как будто до этой минуты я просто не замечал его присутствия. А между тем, чтобы добраться сюда, ему надо было миновать сады, двор, комнаты, лестницу. Слегка запыхавшись, он стоял полуоткрыв рот, его черные блестящие глаза улыбались. Пылающие лучи закатного солнца заставляли гореть его щеки, освещая несколько капель пота, сверкавших над верхней губой, — ведь было еще довольно жарко. Ноги его, как и мои, были босы.
Пронизанный светом, он стоял неподвижно, не понимая, видимо, как очутился здесь; я же, повернувшись спиной к солнцу, с изумлением разглядывал его. Он тоже смотрел на меня с другого конца террасы, но, казалось, не видел. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди. А он постоял так несколько секунд, не шевелясь, потом последний луч солнца скользнул по его лицу, и глаза его вспыхнули светом, Я запомнил только это сияние глаз.
Когда я пришел в себя, небо превратилось в иссиня-черный кратер вулкана. Неужели он приходил ко мне? Я ни разу не видел у нас этого мальчика. Неужели он и в самом деле хотел поговорить именно со мной, ко мне обращал свой зов: ко мне, страждущей душе, что бродит в руинах этого замка? А может быть, он заблудился и в поисках выхода из нашего огромного жилища набрел на эту террасу? Но я ничем не помог ему. Зачем сошел он с большой дороги и свернул сюда, проникнув в эти развалины?
У черты горизонта все еще догорал мрачный костер, не нарушая волшебства; однако леса, холмы, источники — все исчезло, растворилось во тьме. Я глядел в ту сторону, куда рухнуло солнце: там разливалось теперь море, страшное подвешенное море. Я не смел шелохнуться. Бросив взгляд вниз, я увидел сигнальный огонь, мелькавший в ночном мраке, — это мой отец возвращался из города. Я спустился с террасы.
Я не хотел мириться со своим поражением и стал копить силы, готовясь к новой встрече. Но прежде мне надлежало разомкнуть сжимавшее меня кольцо насилия и коварного лицемерия, да, прежде надо разомкнуть кольцо. Даже воздух, которым я дышал, казался враждебным, в нем ощущалось дыхание смерти, и виной тому были лики вещей. Однако родители мои считали все это нормальным. «В чем дело, что случилось? — читал я на их лицах. — Что-нибудь не так?» Но эта ложь не могла обмануть меня, они сами в нее не верили, и порою я замечал в глазах матери невыразимую печаль. Моя встреча с незнакомцем лишь усилила мою ненависть к такой жизни, к этому дому и атмосфере, которая в нем царила.
С тех пор я каждый день ждал, что он появится вновь. Это упрямое нетерпение, вонзившееся мне в сердце, наверняка надломило бы меня, но я всеми силами старался держаться, притворяясь равнодушным. Ибо борьба не утихала ни на минуту, и в самом ее разгаре я научился распознавать его, угадывать его мысли, намерения. И словно пронизанный насквозь этим беспощадным светом, он маячил передо мной, образ его повелевал миром. Временами я не мог сдержать волнения, и слезы навертывались мне на глаза…
И вот однажды я не утерпел, заговорил о нем. Это доказывает, насколько воздвигнутый мной оборонительный щит был ненадежен, насколько мир вещей и других держал меня в подчинении. А я ничего этого не подозревал, и если бы не случайное стечение обстоятельств, то, верно, так и не узнал бы!
Мы сидели вокруг мейды, как вдруг, вопреки строгому запрету разговаривать за столом, я заговорил о нем. Сначала я сам был сбит с толку своей смелостью, потом оправился и продолжал, словно подстрекаемый злым духом. Родители очень удивились. Мама сидела немного в стороне перед большим подносом на ножках и разливала чай: одной рукой она держала чайник, а другой придвигала стаканы, разрисованные золотыми с эмалью цветами. Услышав мои слова, она подняла глаза и взглянула на меня с невыразимой жалостью. И пока я рассказывал свою историю, чай из стакана, который она наполняла, полился через край, а она этого даже не заметила.