Ваэд говорит:
Жабер гонит вовсю. Лазорево-желтый ураган бьет в капот. Он погружен в дело, это видно по его затылку и плечам, столь же выразительным, как у других лицо. Когда превышается некий предел, он становится спокойным, хладнокровным. Он словно бы включается в более суровый порядок, порядок, который принимает в себя человека лишь в том случае, если он способен проявить подобную же суровость по отношению к самому себе. Он неумолимо отбрасывает назад километр за километром. Но я говорю себе: когда сбегает живой, это еще можно понять. Когда мертвый — нет. Это аномалия. Аномалия, конечно, и в том, что он мертв. Но я знаю, и все, как и я, теперь знают, что Маджар мертв — это свершившийся, установленный, неопровержимый факт. Следовательно, остается только эта аномалия: куда делись его останки?
Жабер везет меня в Алжир, предстоит обсудить это событие. Разумеется, не исчезновение тела Маджара. Об этом там, к счастью, никто не знает. То есть никто не знает, что он сбежал. Судя по всему, во всем городе я один в курсе того, что он сделал. И надо, чтобы на мне эта цепь и прервалась. Чтобы не оказалось других, кто хоть краем уха прослышал бы об этом бегстве. Впрочем, все меры предосторожности приняты. Кого надлежало похоронить, наши ребята уже похоронили, и мне удалось внушить остальным, что и Маджар в их числе. Я позабочусь о том, чтобы все оставались в этом заблуждении.
Нет, я еду просто обсудить все эти события, поговорить о мерах, которые, несмотря на мои доводы, не были своевременно приняты и которые следует принять теперь, когда уже почти поздно. Поздно не только для того, чтобы их принять, но и чтобы их применить, чтобы предотвратить повторение подобных инцидентов; поздно для того, чтобы помешать этой истории разрастись как снежный ком.
Уже какое-то время дорога в нашем полном распоряжении. Нас беспрестанно зовут, бесконечно вбирают в себя огромные просторы земли с иссохшими мускулами и чревом, усеянным колючими растениями, нас поглощает одиночество, населенное лишь отблесками света. Жабер неграмотен. Тем не менее он в некотором роде рыцарь. Тогда я действовал инстинктивно. Теперь я в полной мере осознаю, что поступил правильно. Да, когда сбегает живой, это еще можно понять: чаше всего на это бывает множество причин, даже если тебе совершенно не в чем себя упрекнуть или ты виновен не более большинства людей, не совершивших никаких проступков.
Я думаю: а сам бы я сделал это? И говорю себе: я — нет; и все-таки я бы не судил строго, сделай это кто-нибудь другой. Но мертвый? Странная идея. То, что человек мертв, вовсе не дает ему права воспользоваться этим, чтобы исчезнуть. Я сказал бы даже: дает еще меньше права, чем живому.
Огромные просторы земли, предоставленные буйству света, солнечному жару. Приходиться больше опасаться безобидного с виду покойника, вдруг решившего сбежать, нежели живого, каким бы отъявленным преступником он ни был. В нашем мире такой покойник — это трещина, пролом, сквозь который, как следует ожидать, начнут сочиться гнусность и предательство. Ведь ему ничего не стоит ждать своего часа сколь угодно долго, и то, чего он не успел сделать при жизни, он вполне может успеть сделать после смерти.
Я думаю: жми, Жабер, жми. И гляжу на его затылок, на его плечи. Я не слышал, чтобы когда-нибудь кому-нибудь удалось покрыть это расстояние быстрее, чем он, побить его рекорд. Впадины и скалы. Скалы и впадины. Взгляд бесполезно ощупывает эту заброшенную пустошь. И небо уперлось в нее своим неохватным взглядом. Все эти скалы сменяют одна другую, как стелы, воздвигнутые временем.
Необходимо всеми силами препятствовать появлению трещины. Я говорю себе: а для этого нужно следить за этим мертвецом тщательнее, чем за кем бы то ни было живым в этой стране. Он одурачил меня, но так просто это не сойдет ему с рук. Чтобы противостоять столь опасной личности, надо и самому выглядеть опасным, сделаться неуязвимым.
Марта говорит:
Он пришел снова. Он здесь. Он говорит, не глядя на меня, с таким видом, будто сообщает новость, будто пришел единственно ради этого. Он говорит:
— Наши повсюду, госпожа Марта, достаточно уметь их признать. Они невидимы, но живы и ждут только того, чтобы их признали. Вы сами убедитесь, прав я или нет. В эту минуту Хаким Маджар находится среди них, переодетых и скрывающихся, как они умеют это делать. Он не мертв. Просто невидим. Скрыт среди других лиц. Он нас никогда не покинет!