Но то было еще до Мюнхена. Теперь, после Мюнхена, британский премьер стал «мудрее». Помню, в разговоре с Галифаксом 11 октября я прямо поставил ему вопрос: считает ли британское правительство эвакуацию 10 тыс. итальянцев из Испании достаточной, для того чтобы ратифицировать англо-итальянский договор? Ответ Галифакса был двусмысленный и неясный. Он долго распространялся на тему о том, что к вопросу об эвакуации надо подходить с точки зрения более общих проблем, и в особенности с таким расчетом, чтобы поскорее вообще ликвидировать «испанскую проблему», являющуюся источником «острой международной тревоги». А под конец Галифакс сказал, что «это соображение (т. е. скорейшая ликвидация «испанской проблемы». —И.М.) много важнее, чем точные цифры эвакуации итальянцев или подданных какой-либо иной державы из Испании»[26]
Все было ясно. Правительство Чемберлена хотело возможно скорее задушить Испанскую республику и поэтому готово было закрыть глаза на жульничество Франко Так оно в конце концов и поступило. Вывод 10 тыс. итальянцев был признан Чемберленом за выполнение плана «комитета» со стороны Франко, и после этого жульнического трюка 16 ноября 1938 г. британское правительство ратифицировало англо-итальянский договор. Мне еще раз пришлось повторить себе: «Вот как Англия Чемберлена соблюдает свое слово!»
На рубеже 1939 года
Вступая в новый, 1939 год, я невольно подводил итоги своей шестилетней работе в Лондоне в качестве посла СССР. Невеселые это были итоги.
Ехал я сюда в 1932 году с самыми лучшими намерениями и, на протяжении шести лет, выполняя поручение Советского правительства, прилагал огромные усилия к улучшению отношений между Англией и СССР. Это соответствовало также и моим личным чувствам и стремлениям: с самого детства я питал симпатию и уважение к английскому народу, к его высокой культуре, к его замечательной литературе. Мне так хотелось содействовать созданию прочного сотрудничества между обеими странами Мне было хорошо известно, что то, что хочет Советское правительство, того же хотят миллионы и миллионы советских людей. И вот сейчас, на седьмом году моей работы в Лондоне, я должен был с горечью констатировать, что все эти старания и усилия приносят более чем скромные плоды.
Да, между Советским Союзом и Англией заключено (после жестокой борьбы!) временное торговое соглашение. Да, в течение года после того англо-советские отношения носили такой характер, что могли считаться «дружественными» Да, мне удалось найти в Англии немало умных, дальновидных и влиятельных людей среди господствующего класса и установить с ними доброе знакомство… Это все было хорошо и полезно для СССР, для Англии, для дела всеобщего мира.
Но все-таки власть в этой стране прочно находилась в руках самых реакционных элементов консервативной партии. Все-таки премьер-министром Великобритании являлся Чемберлен, а министром иностранных дел — лорд Галифакс Все-таки «кливденская клика» определяла основные линии официальной политики правительства. Все-таки эта официальная политика была остро направлена против СССР и принципов коллективной безопасности, ставила ставку на стравливание Германии и Советского Союза и жертвовала ради достижения своих целей различными странами и народами. Пример Австрии, Чехословакии, Испании был тут особенно показателен…
А что обещало будущее?
Европейский горизонт был окутан мрачными тучами. Предотвратить вторую мировую войну можно было бы только дружными совместными усилиями СССР, Англии, Франции, США. Практически особенно важно было сотрудничество Лондона и Москвы. На одном публичном собрании зимой 1938/39 года я открыто заявил, что вопрос о войне или мире в конечном счете зависит от характера отношений между Англией и СССР. Но то, что я видел и наблюдал в течение моей шестилетней работы в Лондоне, то, что произошло в Европе в 1938 году, делало маловероятным тесное сотрудничество держав, не заинтересованных в развязывании войны. Меньше всего можно было рассчитывать, что на такое сотрудничество пойдет Чемберлен…
Конечно, даже и в столь неблагоприятных условиях я буду делать все человечески возможное для сближения между Лондоном и Москвой, ибо это мой долг, как советского посла, это — надежда, если не на предотвращение, то хотя бы на известную оттяжку второй мировой войны…
Но все-таки мы вступали в 1939 год с мрачными предчувствиями и с тяжелым грузом глубокого недоверия к тогдашнему правительству Англии, и прежде всего к его главе Невилю Чемберлену. Таков был тот психологический фон, на котором писали свои узоры события этого проклятой памяти года…
Я так подробно остановился на своих тогдашних настроениях, мыслях и чувствах совсем не потому, что придаю им какое-то особенное, личное значение. Я остановился на них только потому, что они правдиво отражали то, что думали и чувствовали советский народ, Советское государство, Советское правительство Моя психология была миниатюрным фотографическим снимком с психологии всего советского целого и только как таковая заслуживает внимания читателя. В 1939 годуВсе, что было изложено на предыдущих страницах, является лишь предысторией тройных переговоров о пакте взаимопомощи между СССР, Англией и Францией. Поэтому я говорил о событиях 1932–1938 годов кратко, выбрасывая многие детали (подчас весьма характерные), рисуя картину в масштабе месяцев и даже лет. Сейчас я перехожу к воспоминаниям о самих тройных переговорах, то есть к главной теме этой книги, и здесь я вынужден изменить масштаб, в котором будут изображаться факты и события Отныне это будут не годы и не месяцы, а недели, дни и в некоторых случаях даже часы. Так будет правильнее, нагляднее и убедительнее.
В 1939 году
Захват Чехословакии и маневры Чемберлена
10 марта 1939 г. министр внутренних дел и один из наиболее махровых «кливденцев» Самуэль Хор произнес в Лондоне большую речь В ней он в самых оптимистических тонах изобразил европейскую ситуацию, создавшуюся после Мюнхена, заявил, что Англия и Франция не хотят ни на кого нападать, подчеркнул, что Германия и Италия неоднократно заверяли в своей приверженности делу мира, и затем продолжал:
— Что, если бы в этой обстановке возросшего доверия был осуществлен пятилетний план, неизмеримо более великий, чем любой пятилетний план, который в последние годы пыталась реализовать любая отдельная страна? Что, если бы в течение пяти лет не было ни войн, ни слухов о войнах, если бы народы Европы могли отдохнуть от давящего их кошмара и от сокрушительной тяжести расходов на вооружение? Разве не могли бы они в этом случае использовать все поразительные открытия и изобретения нашего времени для создания золотого века, в котором бедность была бы сведена к крайнему минимуму, а общий уровень жизни поднят до небывалой высоты?. Для вождей мира здесь открывается величайшая возможность Пять человек в Европе (Хор имел в виду руководителей Англии, Франции, Германии, Италии и СССР. —И. М), если бы они были связаны единством цели и действия, могли бы в невероятно короткий срок перестроить всю мировую историю… Наш собственный премьер уже доказал, что он готов от глубины души и сердца без колебаний идти к этой цели. Не могу поверить, чтобы другие европейские лидеры не поддержали его в столь великом стремлении [27].
Когда сейчас перечитываешь речь Самуэля Хора, трудно представить себе более яркий образчик лицемерия, тупости и полного непонимания того, что действительно творится в мире (впрочем, говорил же Галифакс после Мюнхена о наступлении 50-летнего мира в Европе!). Однако и тогда, в марте 1939 года, всем более трезвым и вдумчивым политикам речь Хора казалась нелепой и даже опасной, ибо она способна была убаюкивать широкие круги населения и психологически разоружать их перед лицом величайшей военной опасности. Реальная жизнь очень быстро обнаружила истинную ценность той золотой мишуры, которую с такой щедростью рассыпал министр внутренних дел.