12 июля Галифакс пригласил меня к себе и стал было вновь доказывать нецелесообразность одновременного введения в силу пакта и военной конвенции Однако я его сразу прервал и заявил, что на эту тему бесполезно спорить, так как Советское правительство ни в коем случае не подпишет пакта без конвенции. Галифакс спросил, чем объясняется наше упорство по данному пункту. В ответ я вкратце рассказал ему наш неудачный опыт с франко-советским пактом взаимопомощи. Советское правительство твердо решило, что ничего подобного не должно повториться теперь, тем более что времена сейчас гораздо более опасные, чем в 1935 году[45].
Галифакс несколько мгновений молчал, погруженный в свои размышления, и потом, искоса взглянув на меня, многозначительно произнес
— Это значит, что вы нам не доверяете?..
Я пожал плечами и ответил:
— Три больших государства договариваются об очень важных вещах, здесь все должно быть точно и ясно, иначе могут возникнуть самые нежелательные недоразумения и конфликты.
В Москве Советское правительство настойчиво защищало концепцию единого соглашения с двумя частями и в целях выигрыша времени предложило начать переговоры о военной конвенции немедленно, не дожидаясь окончательной выработки пакта Политические переговоры могут продолжаться параллельно. Это предложение Галифаксу очень не понравилось, но советская сторона твердо стояла на позиции либо пакт и конвенция одновременно, либо никакого пакта. В результате уже в середине июля Галифакс дал Сиидсу директиву согласиться на единство пакта и конвенции, а также на досрочное начало переговоров о конвенции, предоставив послу право самому решить, когда следует сообщить об этом советской стороне. Сиидс, со своей стороны, протянул еще неделю и только на заседании 24 июля довел до сведения советского наркома, что британское правительство не возражает против немедленного открытия переговоров о военной конвенции. В качестве места для таких переговоров Советское правительство предложило Москву.
Таким образом, благодаря саботажу наших партнеров понадобилось еще три недели, для того чтобы урегулировать вопрос о связи между пактом и военной конвенцией.
Но это было еще не все Теперь, когда вопросы о по — именовании гарантированных государств и об единстве пакта и военной конвенции были разрешены, надо было преодолеть еще одну трудность дать более точное определение понятию агрессия Три великие державы обязывались приходить на помощь восьми другим странам в случае, если они станут жертвой агрессии, но как следовало понимать термин «агрессия»?
И вот начались бесконечные словопрения! Советское правительство по данному пункту занимало очень гибкую позицию Оно очень считалось с возражениями наших партнеров и нередко шло им на уступки, переделывая и перекраивая свои предложения, но все было тщетно. В любой советской формулировке подозрительный глаз Галифакса непременно открывал какое-либо слово, какую-либо запятую, которая вызывала у него отрицательную реакцию. Споры по поводу определения агрессии шли весь июль, продолжались в августе, не приводя ни к какому соглашению. Они так и не были закончены до краха тройных переговоров вообще.
Здесь я должен опять упомянуть о расхождениях, возникших между англичанами и французами в ходе переговоров. В телеграмме Сиидса от 22 июля имеется такой пункт:
«Личный взгляд французского посла сводится к тому, что определение косвенной агрессии, предложенное Молотовым, может быть принято, и он дал понять мне в частном порядке, что таково же и мнение французского правительства. Французскому послу все труднее под — держивать оппозицию правительства его величества к формуле Молотова»[46].
Одновременно, того же 22 июля, Галифакс телеграфировал Сиидсу:
«В Париже и Лондоне появились газетные сообщения о том, что французское правительство готово пойти на все уступки Молотову и тщетно пытается повлиять на правительство его величества в этом направлении. Вы можете сказать своему французскому коллеге, если он поднимет этот вопрос, что, по всем имеющимся у нас данным, утечка информации произошла из французского источника»[47].
Вопрос об источнике утечки имел второстепенное значение; гораздо важнее было то, что, чем дальше по вине Чемберлена затягивались переговоры, тем явственнее обнаруживались расхождения между Лондоном и Парижем.
Наблюдая изо дня в день поведение английской сто — роны во время дискуссий об определении агрессии, мы невольно задавались вопросом: может ли так поступать правительство, которое действительно хочет как можно скорее заключить тройственный пакт? И снова и снова вынуждены были отвечать-«нет, не может; очевидно, правительство Англии по-прежнему не хочет заключения пакта».
В июле произошло одно важное событие, которое еще больше сгустило наши сомнения в искренности наших британских партнеров: Около 20-го числа этого месяца встретились английский министр внешней торговли Хадсон и советник Геринга по экономическим вопросам Вольтат. Официально Вольтат прибыл в Лондон для участия в международной конференции по китобойному промыслу, но фактически его задачей было произвести зондаж о возможности широкого урегулирования отношений между Англией и Германией. В тот момент мы не знали всех подробностей переговоров Вольтата с английскими государственными деятелями Мы не знали, в частности (это выяснилось только по окончании войны), о беседах, которые Вольтат имел с Хорасом Вилсоном. В записи тогдашнего германского посла в Лондоне
Дирксена от 21 июля 1939 г. находим следующие данные о разговорах Вольтата с Хадсоном и Хорасом Вилсоном.
Хадсон через норвежского члена китобойной комиссии просил Вольтата зайти к нему; во время беседы с Вольтатом Хадсон развивал далеко идущие планы англо-германского сотрудничества в целях открытия новых и эксплуатации существующих мировых рынков, в частности, он заявлял, что Англия и Германия могли бы найти широкое применение своих сил в Китае, России и Британской империи; Хадсон считал необходимым разграничение сфер английских и германских интересов.
Затем по инициативе Хораса Вилсона Вольтат посетил и его. Две беседы Вольтата с главным внешнеполитическим советником Чемберлена Вилсоном носили более всесторонний характер. Вилсон заявил, что его целью является «широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам», в частности: а) заключение англо-германского пакта о ненападении,
б) заключение пакта о невмешательстве и распределении сфер влияния, в) ограничение вооружений на суше, на море и в воздухе, г) предоставление Германии возможности включиться в эксплуатацию колоний и д) взаимное финансовое содействие и проблемы международной торговли. Когда Вольтат спросил, могло ли германское правительство внести в порядок дня еще и другие вопросы, Вилсон ответил, что «фюреру нужно лишь взять лист чистой бумаги и перечислить на нем интересующие его вопросы; английское правительство было бы готово их обсудить». Вилсон просил, чтобы Гитлер назначил какое-либо полномочное лицо для ведения переговоров по всем вопросам, касающимся англо-германского сотрудничества.
Дирксен записывает также: «Сэр Гораций Вилсон определенно сказал г-ну Вольтату, что заключение пакта о ненападении (с Германией. —И.М.) дало бы Англии возможность освободиться от обязательства в отношении Польши»[48].
Вилсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом для того, чтобы убедиться в его согласии с той программой, которую он развернул перед Вольтатом, однако Вольтат уклонился от встречи с британским премьером.
Вот какие разговоры летом 1939 года за спиной у СССР вел Чемберлен с Германией! Если в конечном счете из них ничего не получилось, то это уже зависело от таких факторов, над которыми британский премьер был не властен. И после этого историки и политики Запада осмеливаются бросать камень в Советское правительство, обвиняя его в сговоре, чуть ли не в союзе с Германией за спиной у Англии и Франции! Если бы Советское правительство даже поступило так, то оно лишь платило бы западным «демократиям» их же монетой. На самом деле, как будет показано ниже (см. гл. «Дилемма Советского правительства»), ничего подобного не было. Повторяю, летом 1939 года нам еще не были известны детали секретных переговоров между Англией и гитлеровской Германией Однако и того, что в июле 1939 года просочилось в печать и политические круги, было совершенно достаточно для серьезного беспокойства. Как писали тогда газеты и как признал Чемберлен в своем парламентском заявлении 24 июля, между Хадсоном и Вольтатом шел разговор о расширении англогерманских торгово-финансовых отношений и о предоставлении Англией Германии на определенных условиях огромного займа в пределах 500–1000 млн. ф. ст. Коммерческая сделка подобного масштаба имела первоклассное политическое значение Если член британского правительства считает возможным обсуждать такой проект с крупным сановником гитлеровского государства, значит., Мы не делали отсюда слишком далеко идущих выводов, но, естественно, наше недоверие к истинным намерениям британского правительства, взращенное всем прошлым опытом, в частности опытом тройных переговоров, только возрастало.
48
См «Документы и материалы кануна второй мировой войны», т. II, стр. 70–77, А. М.Некрич, Политика английского империализма в Европе (октябрь 1938 —сентябрь 1939), Изд-во АН СССР, 1955, стр. 359–362, 365–369.