Николаев промолчал.
А разговора с женихом не получилось. Он оказался настолько пьян в этот день, что беседовать с ним было совершенно невозможно. Галка-то? спросил коротко стриженый лупоглазый парень лет двадцати восьми. - Галка девка хорошая. Она мудрая, понимаешь, это, братан, дело такое...
Он сидел за бутылкой водки в маленькой неуютной комнате с каким-то маленьким небритым человечком.
- Ща таких девок днем с огнем не сыщешь. Ща одни шалавы кругом, а, братан? Ты извини, что я так, я знаю, откуда вы...Но я по-свойски, мы ничо плохого не делаем, выходной у нас, ну, отдыхаем культурно, на свои, понимаешь, братан...
Вы собирались жениться на ней? - спросил Николаев, пытаясь выдавить из него хоть какуюто информацию. Обязательно, И женился бы точно, женился бы... Но... - Он надул губы и развел руками. - никак не возможно при полном наличии отсутствия. Попросту - нет ее, понимаешь? Как я могу жениться, раз ее нет? Я, напримерно, так считаю, я жениться не отказывался, вот Кузьма Михалыч соврать не даст. А, Кузьма Михалыч? Не..., - не говорил, а прямо ворковал Кузьма Михалыч, до того у него все клокотало внутри. Ежли Левка сказал - женится, это точно. Левка парень во! - И он торжественно поднял вверх свой заскорузлый большой палец. А родня какая-нибудь у нее есть? Обязательно. Какая-нибудь, наверняка, есть..., - отвечал Левка. - Только мне об этом ничего не известно. А мы как с ней сошлись? - Тут какой-то свет озарил его нелепое пьяное лицо. Именно на этой почве... Сироты мы оба с ней, с Галкой. У нее никого, у меня никого. Не, у меня хоть брательник есть в Иршанске, тетка в Мелитополе, а Галка совсем одна. У нее родители погибли давно. А без родителей хреново, а, Кузьма Михалыч? - апеллировал он к собутыльнику. Впрочем, твои-то живы еще. Папаше твоему, небось, лет за сто будет? За сто, не за сто, но восемьдесят седьмой пошел, это точно, а матушке - восемьдесят пятый...
История семьи Кузьмы Михалыча совсем не интересовала Николаева и Клементьева, а с Левой беседовать было бесполезно. Они мрачно поглядели на пьянчуг и откланялись.
Клементьев развел руками.
Николаев попытался еще пару раз встретиться и побеседовать с Левкой, но результат был примерно таким же - трезвым Левка быть не привык.
А отпуск пролетел быстро. Близился август, и надо было возвращаться в Москву. Попытаюсь я навести справки насчет этой Гали, - пообещал Клементьев Николаеву на прощание. - Не нравится мне, Павел, вся эта история. Если что узнаю, позвоню.
Так и прошел отпуск.
А в конце августа Николаев узнал, что мэром небольшого промышленного города Южносибирска стал бывший директор завода Эдуард Григорьевич Верещагин. Он с большим перевесом опередил двух своих конкурентов. По "Новостям" передали интервью с возмущенным коммунистом Рахимбаевым, который говорил о нарушениях в предвыборной кампании, о фальсификации бюллетеней и тому подобное. Потом показали и самого Верещагина. Он мало изменился со времени похорон Лены, говорил мало, был очень вежлив и немногословен. Лишь глаза, спрятанные под большими роговыми очками сверкали радостью. И снова Николаеву стало не по себе от этой скрытой где-то в глубине души ледяной улыбки, он ощущал какую-то опасность, исходящую от этого на первый взгляд интеллигентного человека. Он решил позвонить Вере Георгиевне. Вера Георгиевна, поздравляю вас, я слышал... Вы о чем? - холодно спросила она. А...
Это-то? Что меня-то поздравлять? Я тут совершенно не при чем. Пути господни неисповедимы. Был инженеришкой в Москве, по бабам бегал, теперь вот мэр города, глядишь, скоро и президентом станет. У нас это мигом... Вас-то к себе не зовет? Зовет. Тогда еще звал, когда мы Леночку похоронили. Но я категорически отказалась. Не хочу я из Москвы уезжать, здесь дорогие мне могилы. Но вы же совершенно одна! Может быть, вам лучше было бы действительно поехать к нему. Он теперь крупный человек. Найдет себе молодую жену. А тогда-то он меня очень поддержал, не знаю, выдержала бы без него... Он, в принципе, сильный человек, Павел Николаевич. Достойный уважения. И завод его процветает. В нынешнее-то время, когда все предприятия закрываются. А что? - вдруг задорно спросила она. - Может быть, и правда, а? Пока зовет еще. Что мне здесь делать одной? На копеечную зарплату? Взять да и поехать к нему и стать мэршей этого самого Южносибирска. Название какое-то идиотское. Южно и вдруг Сибирск? А вы правда советуете? Какое право я имею вам советовать? Вам решать. А я вот подумаю. Мне-то посоветоваться не с кем, никого нет, а мои сослуживицы училки, что они могут посоветовать? Они бы точно побежали хоть на край света, если бы поманили. А для меня прежде всего важно чувство достоинства, а потом уже материальные блага. Одиноко вот только мне очень здесь, в этой пустой нищенской квартире, Павел Николаевич. Ладно, до свидания, спасибо, что позвонили.
Николаев положил трубку. Его одолевали сомнения. Не выходил из головы рассказ Клементьева о пропавшей сироте Гале из Феодосии, не выходила из головы ледяная улыбка Верещагина на кладбище. Но как же все это не вязалось с простой, естественной манерой разговаривать Веры Георгиевны, ее скромным обликом, принципами, которые она все время отстаивала. Его давно уже будоражила идея вскрытия могилы Лены Воропаевой и проведения более тщательной экспертизы. Но кто мог дать санкцию на такое дело? И особенно теперь, когда отец Лены стал мэром города?
И Павел Николаевич, поглощенный повседневными заботами, новыми расследованиями, постепенно отвлекся от этого запутанного дела. Но оно все равно оставалось в подсознании, и когда он вспоминал об этом, ему становилось страшно, и он чувствовал, как мурашки бегут у него по коже, и почва под ногами становится какой-то зыбкой...
Вот так и прошел для него девяносто третий год.
В начале мая 1994 года Николаеву позвонил из Симферополя Клементьев. Николаев только что вернулся из сложной и утомительной командировки в Красноярск. Он вел дело об убийстве бизнесмена, за которым оказались крупные хищения. Следы привели в Красноярск, и Николаеву пришлось провести там целую неделю. Привет, Павел, я уже доконал Тамару звонками, - сказал Клементьев. - Я к тебе поначалу звонил с одной информацией, а теперь уже имею сообщить другую. С какой начнешь? По старинке, сначала. Я разговорил этого придурочного Левку. Нашел к нему подходец, так сказать. Ну, это мои проблемы. Короче, тогда, в феврале прошлого года к нему подошел какой-то джентльмен уголовного вида, угостил хорошей выпивкой и обедом в ресторане "Ореанда", а за это весь вечер выпытывал из него информацию про его девушку Галю, с которой он, этот джентльмен, видел его, якобы, на набережной и влюбился в нее без памяти. Пьяненький Левка, как нам известно, информации не выдает, но несколько зелененьких купюр сделали дело - Левка рассказал все - что Галя сирота, что работает в Феодосии, что в начале марта собирается на две недели к нему. Но джентльмену этого показалось мало. Он стал расспрашивать Левку про интимные подробности Галиного тела. Левка обалдел от таких вопросов - решил, маньяк. Напугался изрядно. Но маньяк этот дал Левке такую сумму наличными, которых тот и в руках-то никогда не держал и в глаза не видывал. Лева и выложил ему про родинку на правой кисти и про родимое пятнышко на левом колене. Тот вежливо и культурно поблагодарил Левку за информацию, но на прощание предупредил, что если тот хоть когда-нибудь где-нибудь свою поганую пасть раскроет про этот разговор, то его разрежут на части. Этим окончательно укрепил мнение Левы, что он маньяк. А потом, как известно, Галя в начале марта исчезла без следа.