КТО ПРАВ?
БЕГЛЕЦ
Аннотация
Федор Федорович Тютчев (1860–1916) – писатель–демократ, сын
замечательного русского поэта Ф. И. Тютчева. Много лет отдал военной
службе, побывал в отдаленных краях России. В предлагаемый сборник
вошли два произведения Федора Федоровича Тютчева: автобиографи-
ческий роман «Кто прав?», рассказывающий о сложной судьбе писателя, и «кавказский» остросюжетный роман «Беглец», повествующий о буднях
пограничной службы.
КТО ПРАВ?
(Из одной биографии)
I
Всего только месяц прошел с того дня, как похоронили нашего товарища корнета Чуева, а мне кажется, это было так давно, так давно, что даже некоторые подробности как похорон, так и его смерти начали изглаживаться из памяти.
Умер Чуев не своей смертью, а, как он часто мечтал, самоубийством.
Кончить с собою, «изобразив из своей башки мишень для револьвера», как он сам выражался, было его заветной мечтою, и вот она теперь исполнилась.
Не скажу, чтобы смерть его кого-нибудь очень изумила, мы все давно уже решили, что Чуев так или иначе, а добром не кончит, или сам себя ухлопает, или лошадь его укокошит, или другая какая история с ним приключится, словом, по выражению одного нашего товарища, «не сносить ему головы». Застрелился он у себя на посту «Твердовицы». Я
один из первых узнал о его смерти и поспешил приехать взглянуть на него. Чуев лежал у себя в квартире на постели и, казалось, спал, так спокойно было его лицо. Стрелял он себе в сердце, чтобы не испортить лица. Месяца за два до смерти он говорил: «Если я когда буду стреляться, то не иначе как в сердце, в голову страшно, еще череп разнесет, безобразие выйдет».
По рассказам денщика, самоубийство произошло при следующих обстоятельствах.
В день смерти Чуев встал довольно рано и с особенной заботливостью принялся за свой туалет: принял ванну, надушился, надел все свежее белье... Я думал, их благородие куда в гости едут, – пояснил денщик, – а оно вона что вышло?!
Приготовив себя таким образом, Чуев приказал убрать комнату, а сам снова лег.
– Убрал это я комнату, – рассказывал денщик, – и пошел на кухню самовар ставить, не успел это я воды налить, вдруг слышу «трах», выстрел из комнаты их благородия и запах пошел такой пороховой, меня словно что под сердце вдарило, бросился я туда, гляжу, их благородие, запрокинувшись навзничь, на постели лежат, а сами словно бересточка на огне коробятся, не успел я опамятоваться, а они уже и вытянулись, значит, дух вон!
Когда самоубийцу снимали с постели, под подушкой в головах нашли конверт с надписью:
«Полковнику N в собственные руки».
В конверте этом лежало письмо, в котором Чуев просил, если можно, не анатомировать его.
«Я умираю, – писал он, – в полном рассудке издравой
памяти умираю, потому что не вижу надобности жить, если меня и будут анатомировать, то все равно нового
ничего не узнают, стало быть, и резать нет нужды».
Далее в письме выписан был список мелких его долгов и просьба, как распорядиться с его небольшим имуществом. В заключение стоял адрес родственников Чуева, у которых воспитывались его две дочери. Чуев был вдовец.
Жена его умерла год тому назад, и как мы тогда думали, смерть эта и была причиной его самоубийства, но это было не совсем так. Чуев застрелился не столько от того, что скучал по жене, сколько прямо в силу убеждения, что не видел надобности жить. Да если рассуждать здраво, он был по-своему прав. Чуев принадлежал к категории тех людей, к которым так идет эпитет «лишний». Да, он действительно был человек вполне лишний, пятая спица в колеснице, и это рельефнее всего выразилось на его похоронах. Несмотря на то, что он был в самых лучших, можно сказать, дружественных, отношениях со всем остальным нашим офицерством, что за все свое двухлетнее пребывание у нас я не помню, чтобы он с кем-нибудь не только поссорился, но даже крупно поговорил или сказал кому какое обидное слово, за что все считали его «добрым малым», его особенно никто не пожалел. Врагов у него не было, но не было и друзей. Даже я, бывший с ним ближе всех и, казалось, любивший его, даже я не грустил по нем. А почему? Бог его ведает. А ведь в сущности он был человек довольно симпатичный, не глупый и по-своему даже оригинальный, только никому не нужный, ни на что серьезное непригодный; его отсутствие из нашей среды даже не было замечено, словно бы его никогда не было.