Однажды, возвращаясь откуда-то домой, я на лестнице столкнулся со старшим дворником.
– Вам, сударь, повестка из окружного суда.
– Какая повестка?
– Не могим знать, пришла без вас, я расписался, извольте получить.
Я взял повестку, распечатал ее и прочел, что судебный следователь по особенно важным делам, Ашанов, приглашает подпрапорщика, Федора Чуева, завтра, 1-го июня, в камеру свою С.-Петербургского окружного суда, в качестве свидетеля по делу убийства купеческой вдовы Анастасьи Шубкиной.
«Что за чепуха, – подумал я, – каким манером могу быть свидетелем того, что сам узнал из газеты». Однако делать нечего, надо было идти. С некоторым замиранием сердца поднялся я на следующее утро по широкой лестнице окружного суда и вступил в узкий длинный коридор, с правой и с левой стороны которого шли двери в камеры судебных следователей. Сторож, указав мне дверь камеры
Ашанова, пошел докладывать, и через минуту я очутился в большой комнате, с полукруглым окном, желтыми шкафами по стенам и лежащими на их полках делами и длинным, покрытым зеленым сукном столом, за которым восседал сам Ашанов и его два писца.
Ашанов, небольшого роста, господин лет за тридцать, выглядел далеко не симпатично. Бледное, худощавое лицо, острый, как клюв хищной птицы, большой нос, украшенный золотым pince-nez23, большие, серые, холодные глаза, которыми он так и впивался в лицо своего собеседника, и тонкие, цепкие, как щупальца спрута, пальцы костлявых рук невольно производили весьма неприятное впечатление.
Пригласив меня жестом присесть против себя, Ашанов спросил у меня мои имя, фамилию, звание и затем, предупредив, что все, что я покажу, я, в случае требования суда, должен буду подтвердить присягой, приступил к самому допросу.
– Вам знаком отставной поручик N-ского драгунского полка, Иван Иванович Лопашов?
– Знаком.
– Вы, кажется, с ним большие друзья? – и глаза следователя так и впились в меня, словно желая проникнуть насквозь.
– Ну, друзья – это, пожалуй, громко сказано, а что приятели мы с ним были – это правда, часто кутили вместе.
23 пенсне (фр.).
– Мне это известно, – как-то особенно напирая на слово «известно», отрезал следователь и, помолчав с минуту, продолжал: – Если вы были с ним так близки, не рассказывал ли он вам когда о том забавном маскараде, который он проделал раз, одевшись монахом, и обманом выменяв у своей тетки, г-жи Шубкиной, сто рублей на кошель, наполненный всякою дрянью? Наверное, рассказывал?
– Нет, такой вещи я от него не слыхал никогда, – заперся я, не желая подводить своего приятеля.
– Не слышали, – саркастически прищурился г-н Ашанов, – будто бы, припомните-ка хорошенько. Может вы забыли?
– Решительно не знаю, о чем вы говорите, – пожал я плечами.
– Так-с, – протянул следователь, – ну-с, а г-на Черногривова вы знаете?
– Знаю.
– С ним вы тоже, кажется, иногда покучивали в компании с господами Лопашовым и Разсухиным.
– Кутил, так что же из этого?
– Ничего особенного, дело в том, что этот самый г-н
Черногривое здесь же дал мне следующее показание, извольте прослушать.
Говоря это, Ашанов медленно вытащил из кучи лежащих перед ним бумаг какой-то мелко исписанный лист и пробежав его глазами, стал читать из середины, покачиваясь слегка и особенно напирая на некоторые слова:
«.. тогда же г-н Лопашов рассказал нам о том, как он, одевшись монахом, обманул свою тетку, г-жу Шубкину.
Дело было так (тут следовал уже известный читателям рассказ про похождения Лопашова). При этом разговоре были: г-н Разсухин и г-н Чуев. Последнего я особенно помню, потому что после того мы поехали с ним к одной знакомой женщине, у которой провели весь вечер, и только поздно ночью отправились домой, при чем г-н Чуев меня подвез до самой моей квартиры и затем поехал к себе».
– Видите, а вы говорите, что не знаете ничего, – ехидно заметил следователь, – оказывается, г-н Лопашов при вас рассказывал.
– Не знаю, может быть, я только что-то этого не помню, может, я очень пьян был да забыл.
– Может быть, только я бы вас попросил как-нибудь возбудить свою память, потому что должен предупредить вас: убийство г-жи Шубкиной весьма еще темное дело, и подозреваются многие такие, что и сами, может быть, не подозревают, что они в подозрении. Извините меня за этот каламбур, – и он неприятно усмехнулся. Несколько минут длилось молчание. Следователь рылся в бумагах, а я сидел в кресле против него и не могу сказать, чтобы был в эту минуту очень спокоен.