– Пожалуй, и в этом вы правы. Итак, будем хранить все в глубокой тайне между нами, – и дай Бог скорого и полного успеха.
XXXVIII
Сударчиков орудует
– Что с тобой? – спрашивала Ольга Оскаровна Лидию, видя ее постоянно задумчивой, как будто бы чем-то расстроенной. – Ты последнее время такая грустная..
– Скучно мне у вас тут! – отвечала Лидия. – Сначала, пока все вновь было, интересовало, а теперь надоело до тошноты; глаза бы ни на что не глядели. Скучно жить без дела! Думаю весной назад в Москву ехать – службу искать где-нибудь в конторе!
– Вот глупости! – с неудовольствием воскликнула
Ольга. – Пришла фантазия место искать, точно есть тебе нечего! Это у тебя институтские бредни; лучше замуж выходи!
– За кого? – усмехнулась Лидия.
– А хотя бы за Воинова; чем не жених?
– Прекрасный, только не по мне!
– А почему, позволь тебя спросить? Человек молодой, хороший, любит тебя до безумия. Жалованье получает хорошее, кроме того свои средства небольшие есть; ты тоже имеешь ежемесячную ренту, жили бы без забот!
– Согласна, все это очень соблазнительно, но. .
– Что но?
– Но Воинов мне не нравится!
– Удивляюсь! – пожала плечами Ольга. – Кто же тебе нравится? Муртуз-ага, что ли? – презрительно улыбнулась она.
– А хотя бы и Муртуз-ага! Что же тут удивительного? –
спокойно произнесла Лидия.
Ольга пристально взглянула в лицо сестры и весело рассмеялась.
– Чудачка ты, Лидия, право чудачка, фантазерка, каких мало! – сказала она и, поцеловав сестру в лоб, вышла из комнаты. Оставшись одна, Лидия села на кушетку в уголок и задумалась. Последнее время ее мысли вращались все на одном и том же; возможно ли для Муртуза обновление его жизни и если возможно, то как это совершится, при ее участии или нет? Теперь, когда она знала, что он не перс-мусульманин, а европеец, она стала смотреть на него совершенно другими глазами; преграда, созданная слишком большой разницей в мировоззрении людей Востока и
Запада, рушилась, оставалось только ближе узнать и понять друг друга, испытать силу взаимной привязанности. .
и тогда.. Но что же тогда? Связать свою жизнь с его? Но разве это возможно? Кто он такой? Кто он такой? Какое место в жизни он может занять, какие отношения могут создаться у него с другими людьми? Все это были вопросы, которые ее чрезвычайно волновали и тревожили главным образом тем, что она не могла дать на них себе никакого ответа.
Сударчиков стоял на берегу и смотрел, как большая толпа рабочих, едущих из Персии на ранние весенние заработки в Россию, с шумом и гамом заполнила готовый отчалить от персидского берега паром.
В эту минуту на персидской стороне мимо парома верхом на красивом, рослом, сером коне проехал татарчонок и, с разбега вогнав его далеко в реку, по самое брюхо, начал поить. Лошадь пила долго и жадно, по временам подымая голову и оглашая воздух звонким, задорным ржанием. Сударчиков невольно обратил особое внимание на этого коня; такого в окрестностях ни у кого не было, слишком он был породист и красив и принадлежал, наверно, знатному и богатому человеку.
– Чем это конь мог бы быть? – раздумчиво произнес
Сударчиков, продолжая внимательно разглядывать серую лошадь и сидящего на ней татарчонка.
– А должно быть, Муртуз-аги? – заметил Иванюк, мельком бросив взгляд за реку. – Я, кажись, видел его один раз на этом коне, когда наши на охоту ездили!
– Да ну! Что ты говоришь?! – встрепенулся Сударчиков.
– А не врешь?
– А Бог его знает, может, и не Муртузова, – согласился
Иванюк, – много тут таких-то лошадей!
– Ну, нет, брат, это ты брешешь; таких коней тут нет.
Вот ты что, Иванюк: оставайся, а я съезжу на ту сторону, мне это важно узнать доподлинно. Если кто спросит, зачем я поехал, отвечай, паром персидский осмотреть; третий день подлецы гололобые свой паром чинят, а все справить не могут!
– Это у них уж заведение такое, – проворчал Иванюк, –
нарочито свой паром неисправным показывают, чтобы пассажиры больше на нашем ездили, а их без дела отдыхал!
– А вот я их, клятиков! – погрозился Сударчиков, спускаясь на паром и приказывая отчалить.
Мустафа, старший паромщик персидского парома, худощавый старикашка с жидкой сивой бороденкой и слезливым и в то же время лукавым выражением на сморщенном, как печеное яблоко, лице, увидя подплывшего Сударчикова, поспешил к нему навстречу, низко кланяясь и подобострастно улыбаясь.
– Когда же у вас, Мустафа, паром-то, наконец, готов будет? – сердито крикнул Сударчиков. – Управляющий хочет жалобу писать!