– Скажите, пожалуйста, – заговорил вдруг Ашанов, –
вы не помните, рассказывал вам г-н Лопашов о своих отношениях к тетке?
– Каких отношениях? – спросил я.
– О семейно-юридических.. одним словом, рассчитывал он быть ее наследником или нет?
– Насколько мне кажется, рассчитывал, впрочем, иногда я слышал от него опасения, чтобы старуха не оставила всего своего состояния на какой-нибудь монастырь.
– Гм. . ну а как, в какой сумме считал он состояние покойной?
– Дом он ценил в тысяч сорок, а сколько капитала у нее,
– он, наверно, и сам не знал даже приблизительно, так как старуха, по его словам, о деньгах говорить не любила.
– Гм. . а не знаете, не замечали ли вы между г-ном
Разсухиным и г-ном Лопашовым особенной какой дружбы, не переговаривались ли они о чем при вас?
– Этого не слыхал.
– Гм. . может, так же не слыхали, как и об анекдоте с переодеванием? – съехидничал он.
Я молчал.
Следователь задал мне еще несколько вопросов. Все они вертелись на одном: не слыхал ли я от Разсухина или
Лопашова такого-то выражения, таких-то слов, не замечал ли того-то или того-то! На все эти вопросы я отвечал как можно короче и сдержанней, ссылаясь больше на незнание.
Ашанов, очевидно, бесился.
– Ну-с, теперь я должен вам сказать, – как-то особенно зловеще начал он, пронизывая меня взглядом, – что оба, и
Лопашов, и Разсухин, арестованы по подозрению в убийстве тетки Лопашова г-жи Шубкиной, причем Лопашов был главным деятелем, а Разсухин его помощником, но, кроме Разсухина, должны быть, судя по некоторым данным, еще сообщники этого дела, – он на минуту замолчал, выжидая, не скажу ли я чего, но я тоже молчал, и он снова начал, – сообщники, которые до сих пор не открыты, что дает полное право подозревать всякого, так или иначе близко стоявшего к Лопашову и Разсухину.
«Уж не подозревает ли он меня?» – подумал я, но ничего не сказал, сознавая, что всякое слово может только усилить подозрение. Видя, что он молчит и больше ни о чем не спрашивает, я решился наконец спросить его, могу ли я уходить.
– А вам не угодно будет видеть Лопашова, он должен сейчас быть здесь?
– Отчего же, я с удовольствием, тем более что я давно с ним не видался.
– А как давно?
– Да более месяца, последний раз я его видел тридцатого апреля, а сегодня второе июня…
Следователь встрепенулся.
– Отчего вы, который, как я заметил, обладаете такой слабой памятью, – он иронически улыбнулся, – так хорошо запомнили число вашего последнего свидания?
– Это очень просто объяснить, – возразил я, – я оттого так хорошо помню, что виделся с Лопашовым тридцатого апреля, что на другой день было гулянье 1 Мая, я поехал верхом, упал с лошади, расшибся, пролежал целую неделю и затем долго не выходил из дому. Тогда же я узнал и о смерти Шубкиной.
– От кого?
– Не от кого, а из газет.
– Но неужели за все это время вы так никого и не видали из своих друзей?
– Никого, приезжал раз Черногривов, но я его не принял.
– Почему?
– Просто потому, что не хотел. Они мне все надоели, мне опротивела жизнь, которую я вел, кутежи, постоянное пьянство, и я решил окончательно порвать с ними со всеми,
а потому и приказал никого не принимать.
Я говорил все более и более волнуясь, этот нелепый допрос начинал бесить меня, но, взглянув в лицо следователя, я к ужасу своему заметил, по всему его выражению, по его глазам, что последнее мое показание показалось ему весьма знаменательным.
«Боже мой, – подумал я, – да неужели он и взаправду подозревает меня?» В уме моем мелькнула страшная мысль возможности ареста, допросов, суда, и при мысли этой я сам чувствовал, как страшно побледнел.
– Почему же желание ваше бросить их пришло так внезапно? – нудил тем временем г-н Ашанов.
– Потому что, лежа в постели больной, я много думал и пришел к мысли, что такая жизнь, какую я веду, губит меня. – Я хотел добавить еще и влияние на меня Мани, но удержался. «Такая нуда, как этот Ашанов, чего доброго, и ее потянет к ответу», – подумал я и смолчал.
– Так вы желаете видеть Лопашова? – снова переспросил Ашанов.
– Я уже вам говорил, что, хотя особенного желания не имею, но тем не менее не прочь. «Скажи, – подумал я про себя, – не желаю, пожалуй, вообразит, что мне страшно встретиться глаз на глаз со своим сообщником».
Не прошло и пяти минут, как в коридоре раздались тяжелые шаги, дверь отворилась и в комнату под конвоем вступил Лопашов. Я сразу не узнал его. Его некогда полное лицо, с пухлыми и румяными, как московские сайки, щеками, осунулось, на давно не бритом подбородке густо разрослась рыжеватая щетина. Щегольской костюм измялся и неуклюже сидел на сильно похудевших плечах,