Дорога становилась все круче и круче. Тропинка, по которой они бежали, давно исчезла, и им приходилось перелезать через большие камни, наваленные огромными глыбами, пробираться сквозь густые заросли, спрыгивать в глубокие овраги и вновь взбираться на противоположную сторону. Сзади себя они слышали частые выстрелы и отдаленные, перекликающиеся между собой голоса японцев. Опасность придавала им силы. Петров бежал впереди, за ним, с трудом преодолевая невероятные трудности пути, поспевала Надежда Ивановна, за нею Катеньев. Фу-ин-фу следовал сзади всех. Некоторое время он тащил за собою в поводу мула, но скоро ему пришлось его бросить. С каждой минутой дорога становилась все менее и менее проходимой... Наконец с невероятными усилиями им удалось достигнуть вершины сопки. Выстрелы сзади и крики замолкли. Можно было надеяться, что японцы прекратили погоню, но опасность от того не уменьшилась, при дальнейшем движении можно было каждую минуту наткнуться на высланные, по всей вероятности, во все стороны японские дозоры. Прежде всего надо было решить, куда идти. После нескольких минут совещания был принят совет Петрова: дождаться ночи и идти вперед, держась на север в том направлении, откуда тянулся японский транспорт.
До темноты оставалось часа два. Этим временем воспользовались, чтобы, идя по гребню, достигнуть того места, где кончался лес и начинались обнаженные скалы. Ночью в лесу идти было невозможно. Все понимали, что каждая минута промедления может стоить жизни, а потому, несмотря на страшную усталость, ие обращая внимания на начавшуюся боль в ноге, Катеньев предложил, не теряя времени, двинуться вперед.
— Хватит ли только у тебя силы идти? — в большом беспокойстве обратился он к Надежде Ивановне.
— Обо мне не тревожься, — постаралась улыбнуться та,—я почти не устала.
Была совершенная ночь, когда наши путники, усталые, измученные, голодные, выбрались наконец из леса и остановились немного передохнуть. Надежда Ивановна не чувствовала ног под собой от усталости, у Катеньева все сильней и сильней разбаливалась его плохо залеченная нога, и только Фу-ин-фу и Петров, особенно последний, чувствовали себя еще достаточно бодрыми. Кроме усталости, всех мучил сильный голод и жажда. С вечера, по милости японцев, им не удалось закусить, и теперь это давало себя чувствовать. На беду мешок с остатками провизии и большая фляжка из тыквы с водою остались на седле брошенного ими в бегстве мула. Все это, взятое вместе, еще более усиливало их мрачное настроение духа и колебало и без того слабую надежду на спасение. А путь предстоял еще не малый.
— Ну, что же,—первая прервала общее молчание Надежда Ивановна, бодрясь и стараясь вселить бодрость в упавшего духом Катеньева, — сколько не стоять, а идти надо. Чем дальше мы уйдем за ночь от этого места, тем к утру будем ближе к своим, авось бог поможет... Идемте... Скажите, Петров, чтобы Фу-ин-фу шел вперед!
Эти простые слова, сказанные энергичным, решительным тоном, как-то сразу приподняли всеобщее настроение. Катеньев с благодарностью взглянул в лицо своей невесты, он любовался ею. Видя ее такой энергичной, не падающей духом, он стал меньше тревожиться за нее, и это придало ему бодрости и силы переносить и свои страдания, о которых он, впрочем, пока еще никому не говорил.
С вечера ночь была темная. Луна вставала поздно. Ярко горели звезды в бездонной вышине. Было тепло и тихо. Путники наши двигались медленно по скату скалистого кряжа, усеянному камнями. Путь был труден. У всех, особенно у Надежды Ивановны, ноги были стерты до крови и сильно болели, но опасность, как бы нависшая над ними, заставляла забывать о физических страданиях и гнала их вперед на север, навстречу смутно мелькавшей, как огонек, слабой надежде на благополучный конец всех их несчастий.
Шедший впереди Фу-ин-фу внезапно остановился и, когда Катеньев подошел к нему, показал рукой вниз. Катеньев усталым взглядом повел по указанному направлению и увидел далеко внизу в стороне множество огоньков; огоньки эти, словно рассыпанные по дну пропасти уголья, ярко сверкали в ночном мраке, весело перемигиваясь между собой. Катеньев молча и пристально смотрел на них, не в силах оторвать глаз, словно зачарованный. Порой ему чудилось, будто огни начинают приближаться, окружать гору, на которой стояли наши путники, угрожать им, любопытно в них вглядываться. Тогда ему становилось нестерпимо страшно. Огни казались ему какими-то враждебными, живыми духами, злыми и беспощадными, ополчившимися на них.