— Какой ужас! — дрожа всем телом, прошептал Катеньев.
— Они думали, что мы уже умерли, — грустно улыбнулась Надежда Ивановна. — А я ведь спала,— добавила она,— и даже сон видела. Я видела, будто мы дома все — и папа, и мама, и все наши — ужинаем... Я даже кушанье помню. Будто все едят, а мне никак не удается... Только соберусь проглотить кусок чего-нибудь, как меня зовет или мама, или папа, или ты, я подымаю голову, а в эту минуту кто-то кушанье уносит из-под самого моего носа... Такие сны всегда бывают, когда во сне голоден.
— Господи, долго ли мы еще промучимся так, — в отчаянии воскликнул Катеньев, — хоть бы уж смерть скорее!
— Погоди, потерпи немного... Я думаю, скоро уже вечер, смотри — солнце начинает склоняться на ту сторону... Бог даст, скоро вернутся Петров и Фу-ин-фу.
— А ты еще веришь в их возвращение?
— Верю! — твердо ответила Надежда Ивановна.
Наконец наступила долгожданная ночь, а с ней и прохлада, освежившая немного истомленные тела Катеньева и Надежды Ивановны.
Слабый луч надежды снова затеплился в душе Катеньева. Он выполз из оврага и начал чутко прислушиваться, не раздадутся ли где шаги возвращающихся Петрова и Фу-ин-фу, но все ожидания были напрасны. Время шло, а ушедшие не возвращались. Измученный ожиданием, тревогой и упадком сил, Катеньев несколько раз впадал в забытье, сопровождавшееся страшными кошмарными видениями... Под утро он окончательно истомился и приготовился к смерти. Он уже больше ни на что не надеялся, ничего не ждал. У него едва хватило силы вновь сползти на дно оврага и вытянуться во всю длину подле своей невесты. Действительность в его представлении смешалась с фантастическими образами, овладевшими им. Он лежал и тихо стонал, и ему казалось, что это стонет не он, а кто-то другой... Сквозь полубред он видел над собой каких-то черных, страшных демонов, в черных плащах, слышал пронзительные вопли. Иногда ему казалось, что это какие-то огромные птицы с длинными страшными клювами. Он начинал пристально вглядываться в них, и тогда они вдруг уменьшались в своем объеме вдвое, втрое, в десять раз.
— Это вороны, — слабо проносилось в его воспаленном мозгу,— вороны, и больше ничего.
Но через минуту, две птицы вновь принимали чудовищные образы и превращались во что-то нелепое, огромное, черное и нестерпимо страшное...
— Надо пошевелиться,— проносилось вдруг в его сознании,— а то они примут за мертвого и начнут клевать!
Он делал усилие, но ни руки, ни ноги не повиновались ему. Он был словно впаян в землю, на которой лежал, не будучи в силах шевельнуться.
Надежда Ивановна, хотя тоже по временам теряла сознание, как и Катеньев, но все же чувствовала себя несколько бодрее. Она имела еще настолько силы в себе, что время от времени приподнималась и махала на воронов руками, отчего те всякий раз со злобным криком взвивались и отлетали на несколько саженей.
Только благодаря этому они еще не решались броситься на свою добычу.
Не зная, чем облегчить страдания Катеньева, который не переставал тихо и жалобно стонать, Надежда Ивановна клала на его горячий лоб руку и медленно гладила его по голове. Она видела, что он умирает, и в эту минуту не думала о себе. Ночью она несколько раз принималась молиться, жадно ожидая исполнения ее горячих просьб, возвращения Петрова и Фу-ин-фу. Ей казалось, что стоит им вернуться, и все будет хорошо. Но когда ночь сменила вновь яркий, знойный день, она перестала молиться, перестала надеяться... Она поняла, что всему конец, и ждала смерти с тупым отчаянием.
С каждым часом ей становилось все хуже и хуже, голова, словно налитая свинцом, тяжелела, чувства утрачивали свою жизненность. Она с минуты на минуту ждала, что впадет в беспамятство, и тогда жадная стая воронов ринется на них... Теперь ее только и поддерживал еще страх перед воронами. Она напрягала все силы своего духа, чтобы не впасть в беспамятство и удерживать как можно дольше злобных хищников... Время от времени она приближала свое лицо к лицу Катеньева и вглядывалась в его изменившиеся до неузнаваемости черты. Она видела, как на этом милом ей лице начинали бродить предсмертные тени... Стон его становился глуше и невнятней... Несколько раз легкий трепет пробегал по всему его телу. Надежда Ивановна всякий раз ждала, что это последняя борьба жизни с смертью, но ожидания обманывали ее. Катеньев не умирал, хотя с каждой минутой ему делалось все хуже и хуже... Надежда Ивановна давно потеряла всякое представление о времени, было ли еще утро, полдень или вечер, она не знала... Глаза ее ослабели, ухо притупилось. Она чувствовала, что скоро настанет минута, когда она перестанет и видеть и слышать... Иногда ей начинали чудиться какие-то странные звуки, которых она не могла уяснить себе... Кто-то где-то упорно и назойливо звал ее, но она понимала, что это одно воображение... Тем не менее голос, звавший ее, становился все громче и назойливей. Что-то знакомое было в нем... Она хотела догадаться, чей же этот голос, и не могла... Вдруг крик, протяжный и громкий, раздался совсем близко. Надежда Ивановна вздрогнула и вся затрепетала. Она узнала голос и не поверила своим ушам, она боялась обмануться, боялась, что этот голос только в ее воспаленном воображении, дикая галлюцинация слуха. Как бы то ни было, она решила ответить. Она собрала все свои силы, открыла рот, хотела крикнуть, отозваться, но пересохшее горло не издало звуков... Ужас охватил ее. Их ищут, спасение близко, может быть, всего в нескольких шагах, а она не в состоянии откликнуться... Не дождавшись ответа, могут уйти, оставив их умирать в глубоком овраге, ставшем для них могилой... В порыве отчаяния Надежда Ивановна попыталась выползти из оврага, но не смогла, не было сил.