— А в последний раз, когда вы его видели, он не выглядел расстроенным, озабоченным?..
— Вы знаете, Александр Борисович, как раз напротив! Был чрезвычайно весел, шутил…
— Остались какие-нибудь его бумаги, записи?
— Нет и нет, это я могу сказать точно. Перед вашим приходом мне звонили с его работы и тоже интересовались бумагами, так что я посмотрела в его столе — там пусто. Видимо, перед уходом Олежка все забрал.
— А он вообще часто работал дома?
— Нет, практически никогда.
— Могу я осмотреть его комнату?
— Конечно.
Вся площадь стен в кабинете Невзорова была заполнена книжными полками, нехотя уступавшими немного места дивану и письменному столу. Книги на четырех языках самой разнообразной тематики — от классики до научно-популярных брошюрок по физике и биологии.
— Он знал английский, немецкий и испанский в совершенстве и читал на французском и португальском, — пояснила Невзорова.
На полках рядом с книгами австралийские деревянные маски и богатая коллекция пивных кружек — наверное, не меньше сотни экземпляров.
— Знатное собрание, — восхитился Турецкий, — ему, наверное, все друзья и знакомые дарили…
— Нет, у нас практически никто не бывал, он все это привез сам, в основном, из-за границы.
«Странно», — подумал Турецкий, рассматривая коллекцию. Кроме австралийских и южно-африканских здесь были кружки с баварскими, голландскими, шведскими лейблами, значит, он бывал и в Европе. Почему его мать об этом не сказала? Или она сама не знала?
— А какое последнее его приобретение?
— Вот этот безобразный кухоль. — Невзорова указала на литровую стеклянную емкость действительно несколько странной, даже уродливой формы с надписью на немецком «Бундесбир».
Турецкий вернулся в свой кабинет фактически с пустыми руками. Уж больно странный и загадочный был человек Невзоров. Какой-то насквозь секретный. Но Турецкий почему-то чувствовал свою близость с ним. Может, потому, что он тоже бывал в Баварии и у него тоже дома пылится похожая немецкая кружка?! Как говорится, любители баварского пива, объединяйтесь, один за всех и все за одного. Почему все-таки никто, кроме матери конечно, особенно не огорчился после его смерти, даже не сделал вид, что огорчен. Может, он был редкой сволочью?
Зазвонил телефон.
— Как дела, в администрации был? — потребовал отчета Меркулов.
— Да, в гробу они меня видели, относятся как к скандальному журналисту из желтой газетенки. Такое впечатление, что я пришел ворошить их грязное белье, чтобы потом полоскать его перед всем миром. Все как один клянутся в лояльности и сознательности, а как до дела — в кусты.
— То есть ничего выяснить не удалось?
— Хочу поговорить с Президентом.
— Ты это серьезно?
— Хочу! — распалился Турецкий. — За какие такие заслуги Невзоров был избран из сотен тысяч потенциальных желающих у него работать? Что за справки такие он составлял, что они ни на что не влияют, так, макулатура одна, но посмотреть нельзя — секретно. И кто определяет меру секретности? А они же и определяют, сами аналитики. Накарябал справочку — кто, сколько раз и по какому вопросу сходил на толчок, и надписал «секретно, перед прочтением уничтожить»…
— Погоди, Саша, не горячись, может, они и правы. Зайди с другой стороны, потряси родственников, знакомых…
— Не тянет это дело на бытовуху. Надо копать на работе, но как копать, если кругом стена? С кем он все-таки контактировал? Какие-то сотрудники аппарата СНГ на секретном совещании. Повесткой их не вызовешь, они могут до второго пришествия от меня прятаться. А привод никто санкционировать не станет.
— Ладно, продолжай, я поговорю с Милютиным, посмотрю, что можно сделать.
Шумно распахнув дверь, в кабинет вошел Грязнов, обнимая за плечи пунцовую от смущения Маргариту. Маргарите Казанской было всего двадцать два. Она только закончила юридический. А поскольку последних пару лет работала секретарем Следственного управления Генпрокуратуры, то ее оставили в профильной организации, но перевели стажером к «важняку» Турецкому. Нелишним было бы добавить, что Маргарита приходилась племянницей Вовке Казанскому, собственно, и возглавлявшему следственный отдел.
С работой, она полагала, ей очень повезло. Турецкого Маргарита боготворила и считала гением сыска, а Грязнов со своими скабрезными шуточками регулярно заставлял ее краснеть.
Грязнов же искренне завидовал Турецкому. Турецкий менял стажеров как перчатки, очевидно, в поисках собственной Деллы Стрит, и, когда, наконец нашел ее, даже не заметил этого. Маргарита была весьма привлекательна, очень сообразительна и жутко начитанна: могла на память процитировать любое место из любого российского кодекса, разбиралась во всяких там британских прецедентах и штатовском законодательстве, правда, возраст немного подкачал.