Отто быстро оделся, выкатил из гаража «цундап»[9] и помчался по влажной после дождя брусчатке, которой была выложена Лангештрассе.
Кристу он заметил еще издали, у причала. Она прохаживалась, о чем-то, видно, задумавшись, и не успела обернуться, как Отто стремительно подскочил к ней. Он лихо осадил мотоцикл, заднее колесо пошло юзом, и «цундап» слегка развернуло.
— Не хотите, фрейлейн, прокатиться?
В выражении ее лица он уловил какую-то тревогу, беспокойство и сразу оставил дурашливый тон.
— Куда мы поедем? — спросил он.
— Ты не хочешь показать мне свой дом?
— С удовольствием.
Криста примостилась на заднем сиденье, обняла Отто, и они поехали.
— Что-нибудь случилось, Криста?
— Потом об этом.
Они миновали Мариенкирхе, Бисмаркплац, пронеслись по Лангештрассе и свернули за стадионом в аллею, ведущую к особняку Штайнгау. Ворота были открыты, и они въехали во двор, не останавливаясь. Отто поставил мотоцикл в гараж и нашел Кристу в саду.
— Посмотри, какая прелесть!
На ветке, уже почти безлистой, висело огромное, промытое дождем, матово-зеленое яблоко с белыми крапинками.
Отто нагнул ветку, сорвал яблоко, протянул Кристе.
— Спасибо, милый.
Они пошли к дому. В дверях их встретила Ирена.
— Добрый день.
— Здравствуйте.
Ирена обратилась к Енихе:
— Звонил группенфюрер, интересовался вами, вашим здоровьем. Передавал привет.
— Спасибо.
Отто и Криста поднялись наверх, в комнату Енихе. Криста попросила:
— Ушли ее куда-нибудь.
Отто спустился вниз.
— Ирена, купите хлеба и форшмак.
Он протянул ей марки, запер за ней дверь и, проводив взглядом до калитки, быстро взбежал по лестнице наверх.
Криста сидела на диване, немного изогнувшись в талии и подобрав под себя ноги.
— Дай мне сигарету, — попросила она.
Отто сел рядом с ней, дал прикурить.
— Группенфюрер часто звонит?
— Случается.
— Что-нибудь важное?
— Нет, все то же: как дела, как здоровье?
— Тебя это не беспокоит?
— Теперь нет. Хотя тут мне тоже не все ясно. Еккерман на днях сказал мне, что Штайнгау жалеет о разрыве со старшим Енихе. Запоздалые угрызения совести, но только ли это? Во всяком случае, он никогда не сделал бы для меня того, что сделал, если бы испытывал хотя бы малейшее недоверие.
— Можем мы здесь говорить?
— Да. Я жду.
— Отто, я заметила, что в моих вещах кто-то рылся.
— Тебе не показалось?
— Нет, не показалось.
— Расскажи все по порядку.
— Это случилось в море. В два часа ночи я заступила на вахту. У меня кончились сигареты, и я спустилась в свою каюту. Тут я сразу заметила, что вещи на туалетном столике стоят не так. И в чемодане тоже рылись.
— Может, это таможенники?
— Нет, таможенный досмотр мы проходим на берегу.
— А с тобой и с твоими коллегами раньше не случалось что-либо подобное? Ведь служба безопасности, наверное же, держит под наблюдением каждый корабль, который ходит за границу.
— Конечно, у нас бывали обыски.
— Вот видишь. Какие же основания тревожиться именно сейчас?
— Может быть, ты и прав, Отто, но на душе у меня как-то неспокойно.
— Хорошо, давай еще раз подумаем, где может подстерегать тебя опасность. Здесь ты встречаешься только со мной. Я сейчас вне подозрений: вчера только из Главного управления имперской безопасности, из Берлина, пришел на меня допуск в Зону. В понедельник я начинаю готовиться к полетам на Х-209.
— Может, именно поэтому они проявляют ко мне такой интерес?
— Возможно, я подумал об этом сразу. Но за что они могут ухватиться? С кем и где ты встречаешься в Швеции?
— Я встречаюсь только с одним человеком. Встречи эти — в сквере, на улице, на берегу моря, в местах, где нас никто не может подслушать. Он всегда так ловко гримируется, что я узнаю его только по голосу.
— Мне кажется, ты просто устала. — Отто провел рукой по ее волосам. Она прижалась к нему.
— Мне страшно, Отто.
— Не бойся, ничего страшного нет, я уверен. На всякий случай перестань временно встречаться с тем, в Швеции. Присмотрись к обстановке. Пока я буду пользоваться другим каналом связи.
Глава девятая
В глубине ангара, под сводчатым бетонным потолком, стоял расчехленный Х-209. Он напоминал диковинную хищную птицу. Легкие, как перышки, необычной формы крылья были скошены назад.
Енихе сопровождал Еккерман, который явно гордился своим детищем, и главный летчик-испытатель Гуго Видер.