А ведь не исключено, что его начали преследовать ещё в Москве, просто он этого не замечал. Хотя, скорее всего, он попал под прицел уже здесь, на Волге. Надо внимательнее вспомнить всех, с кем он более или менее близко общался в последние дни. Нет, не получается, все его собеседники — случайные, несчастные, добродушные люди. Ничем он их не злил, только выслушивал, утешал. Пожалуй, только с директором музея, с Владимиром Ильичом, он говорил о чем-то серьёзном…
Как мог он сразу не вспомнить об этом, ведь предупреждал же его старик о чём-то! Говорил, что нужно быть осторожнее. И про исчезнувшего историка из Германии всё толковал, а Гедройц тогда не обратил внимания. Надо срочно всё рассказать Владимиру Ильичу про случившееся. Андрей немедленно позвонил по домашнему номеру директору музея и описал ситуацию. Тот его внимательно выслушал. Время от времени он осуждающе цокал, однако ничего не говорил, не прерывал. А Гедройц, пересказывая случившиеся с ним события, из страха приукрашивал их, и от этого сам всё больше пугался своего рассказа. Он закончил свой монолог просьбой о помощи, и тогда стал говорить директор, и в его голосе была монотонность и размеренность:
— Андрей, я говорил вам, что вы затеяли не слишком безопасное, понимаешь ли, дело. Я убеждал вас, что будет лучше, если вы оставите свою историческую тему историкам. Я уговаривал вас уехать. Я предупреждал вас, что до истины вы всё равно не доберетесь, но при этом будете многим рисковать. Я приводил вам в пример профессора из Германии, совсем недавно пропавшего здесь, понимаешь ли, без вести. Разве вы забыли мои слова? Я по-прежнему рекомендую вам последовать моему совету и вернуться в Москву. Вы же сами теперь видите, что вам угрожает опасность. Почему вы не послушали меня сразу? — строго спрашивал директор музея.
Гедройц был смущён тем, что вместо сочувствия и защиты его рассказ был встречен обвинениями. Выдержав небольшую паузу, он тихо ответил:
— Видите ли, Владимир Ильич, мне было трудно тогда поверить вам, предположить, что в моем деле есть опасность. Я же всего лишь писатель, при этом пишу о давно прошедших временах. Я могу быть врагом только какому-нибудь историку, чью концепцию я невольно разрушу своими изысканиями и находками…
— Но я рассказал вам уже про того историка, — прервал его директор. — Я рассказал вам про этого немца-историка, это ли вам не пример опасности, которая здесь угрожает излишне любопытным, понимаешь ли.
— Да вы правы, вы правы, — бормотал Гедройц.
Телефонный разговор с директором не слишком утешил Андрея. После событий сегодняшнего дня он пребывал в состоянии немалого возбуждения и всерьез опасался бессонницы. Поэтому он достал из холодильника две бутылки пива с ярко-красной этикеткой и характерным названием «Сталинградское» и немедленно осушил их. Вскоре он погрузился в не крепкий сон.
Ему снилось, что он напряжённо работает — оклеивает золотой бумагой безымянную статую в городском саду. Плохо ложились блестящие квадраты на неровную поверхность мрамора, рвались и осыпались, а мрамор крошился. Наконец он закончил с бумагой, подвёл провода семи прожекторов, сдвинул фонари, нацелил на фигуру, собрал прохожих к темному силуэту и вдруг врубил весь свет сразу. И отражением тысячи солнц сверкнул золотой бог Яхва, и ослепил его, и сошел на землю. И Гедройц проснулся в ярких утренних лучах, пробившихся сквозь неплотно занавешенное окно.
Глава пятая
Позавтракав всё в том же ресторане, Гедройц прогуливался в небольшом сквере на центральной площади у гостиницы. Стояла жара, он был сыт и слегка утомлён и присел отдохнуть на единственную скамейку, на которую падала тень. Рядом с ним, закрыв глаза, сидел мужчина с бледным лицом. От него несло перегаром, его руки дрожали, и Гедройц понял, что тот накануне, видимо, провёл бессонную ночь.
Мужчина вдруг застонал, открыл глаза, его лицо скорчилось, словно от боли. Он посмотрел по сторонам, увидел Гедройца, и Андрей поразился той муке и тому ужасу, что выражали больные глаза незнакомца. Гедройц спросил, может ли он что-нибудь сделать, позвать врача, или если у него какая беда, если ему нужна помощь, то он может всё рассказать и ничего не бояться. Мужчина ещё раз долго посмотрел на Гедройца и, видимо, почувствовав, что тот искренен, что можно доверять, кивнул и закрыл лицо руками. Было видно, что ему хотелось выговориться, и он начал говорить.