Со своего места поднялся красный, как вареный рак, Лешка. По комнате прокатился невнятный, удивленный шумок. Видимо, многие еще не знали о его похождениях.
— Ну, рассказывай, — подбодрила его Марина Николаевна.
Я глянул на Светку, она сидела, вперив неподвижный напряженный взгляд в блестящую под лампами поверхность стола.
Лешка молчал.
— Алеша, мы же должны знать, зачем ты забрался на территорию ночью. Ну, не будешь говорить — может, придется тебя отчислить.
Лешка засопел, глаза у него заблестели, и вдруг он выпрямился и сказал:
— Здесь есть другие, которых раньше меня отчислить надо.
Сказал он это с каким-то отчаянием в голосе, будто выталкивая наружу слова и, видимо, сдерживаясь из всех сил, чтобы не заплакать.
— Это кого же ты имеешь в виду? — удивилась Марина Николаевна.
— Я имею в виду Валеру Каткова, — отчеканил Лешка.
Опять по залу прокатился шум, потому что некоторые от неожиданности повернулись на своих местах, чтобы глянуть на Валерку. Потом сразу на некоторое время наступила напряженная тишина. Валерка сначала побелел так, что стало страшно, затем стал потихоньку розоветь и скоро он уже цветом лица не отличался от Лешки, даже стал еще краснее.
— Объясни почему, — спокойным тоном произнесла Марина Николаевна.
— Потому что это он моих кенгуру своим волком затравил! — выкрикнул Лешка.
— Да с чего ты взял? — растерянно пролепетала Марина Николаевна.
— Он сам! Сам мне говорил, что Шамана натравит! — опять прокричал Лешка, затрясся, заплакал, закрывая рукавом глаза, прокричал какое-то невнятное ругательство и побежал из комнаты.
— Догоните его! — крикнула Марина Николаевна, только напрасно, мы и так уже со Светкой выбегали в коридор вслед за Лешкой.
Мы догнали его на улице, он ревел во всю мочь.
— Не пойду! — кричал он на наши увещевания вернуться. И так и не пошел обратно. Пришлось провожать его до дома. Пошла Светка, а я быстро сбегал в клуб, доложил Марине Николаевне ситуацию и догнал их уже на полпути.
Разговаривать в этот момент с Лешкой было бесполезно, пришлось отложить беседу до лучших времен. Мы только довели его до дома и сдали на руки родителям. Они закидали нас вопросами, а когда мы вкратце объяснили суть дела, пытались из вежливости затащить нас пить чай. Но мы, естественно, отказались. Светка пообещала позвонить им вечером.
Посовещавшись на улице, мы со Светкой решили вернуться в зоопарк. Узнать, что там творится. Пришли не зря, нас там ждали. Правда, чтобы не терять времени, Марина Николаевна провела заседание по намеченному плану, но настроения ни у кого не было. Валерка же вообще сидел с перекошенным лицом и рисовал что-то в блокнотике.
— Ну что Алеша? Вы его проводили? — спросила нас Марина Николаевна.
— Проводили, — ответил я.
— Родители у него дома?
— Дома.
Марина Николаевна поднялась из-за стола.
— Ребята, — сказала она, — я очень жалею, что сегодня такое случилось. Мне, наверное, совсем не надо было заводить об этом разговор. Но теперь сделанного не поправишь. Конечно, с Алешей случилась истерика, потому что он очень переживает до сих пор гибель своих питомцев. И конечно, Валера не мог натравить на кенгуру волка…
— Может, и не мог, — перебил Марину Николаевну тонкий, но очень слышный девчачий голос, — только говорил, что натравит.
— Не говорил я этого! — вскинулся Валерка.
— Нет, говорил, — спокойно ответила ему та девочка в очках, которую я видел возле вольера кенгуру еще в день зоопарковской трагедии. — Говорил, я сама слышала. Ты Лешку пугал, потому что он младше. Говорил: «Вот приду сюда ночью, выпущу погулять Шамана, и он всех твоих кенгуру сожрет!» Лешка знал, что ты в соседнем доме живешь, и верил.
— Да я шутил, — затряс для убедительности обеими ладонями с растопыренными пальцами Валерка.
— Хороши шуточки, — послышался голос какой-то другой девочки. Остальные молчали. Молчала и Марина Николаевна, она стояла и смотрела то на Валерку, то на Юлю, то даже на меня почему-то. О чем-то она думала. И в конце концов сказала:
— Все, на сегодня заседание закончено. Собирайтесь, и по домам.
Валерка, всегда уходивший из зоопарка в окружении приятелей, ушел сегодня один очень быстрым шагом. Мне хотелось догнать его и поговорить, но я понимал, что лучше сегодня этого не делать. Пошлет он меня куда-нибудь подальше. Да и Светку одну я оставить не мог. Пришлось отложить и этот разговор до лучших времен.
Всю дорогу от «Краснопресненской» до «Речного» и от «Речного» до «Крылатского» я думал о случившемся на заседании кружка. Мои предположения оправдались. Я так и думал, что Лешка пошел ночью вовсе не бомжей выслеживать. Зря, что ли, он мне о Лобо рассказывал и советовал читать про волков. А я-то хорош! Когда я провожал Светку, она мне рассказала, что Валерка ухаживает от КЮБЗа за волками. Шаман его слушает почти как собака. Как я это раньше не выяснил! Осел я, а не сыщик. И еще много других бранных слов мысленно произнес я в свой адрес.
Но хоть не очень-то был мне симпатичен этот Валерка Катков, я все больше приходил к убеждению, что не мог он натравить волка на кенгуру. Даже если пришел бы ночью в зоопарк, даже если мог бы выпустить его из вольера, не мог он сделать такой мерзости. На это никакой кюбзовец не способен. Не способен никакой человек, любящий животных.
И все ж долг сыщика обязывал меня проверить все гипотезы, даже если они предложены моим «доктором Ватсоном». Теперь мне в самое ближайшее время следовало расспросить Димку о Валерке, да и Валерку о Димке не мешало. Но сначала я хотел узнать, мог ли Шаман сам из вольера выскочить.
ГЛАВА XI Зимняя прогулка «По местам боевой славы»
Дома я застал вернувшегося из командировки отца. Он сидел на кухне и ел мамины «фирменные» пельмени. Это было как нельзя кстати; отец поел, а сытый он на меня волком кидаться не будет. Уж я-то его знаю.
Для начала он мне подмигнул, но потом, опомнившись, сделал строгую физиономию.
— Говорят, ты главарь молодежной группировки? — спросил папа.
— Влад, прекрати, — тут же вмешалась мама. — Ты что, не хочешь понимать, что дело действительно зашло очень далеко?
Папа пожал плечами и долго ничего не говорил, пережевывая очередную порцию пельменей, которые он отправлял в рот ложками по две-три штуки (пельмени у моей мамы не мелкие, но и не очень большие).
— Ну, а на чем, собственно, основана уверенность этой директрисы, что у них в школе существует группировка? — как бы размышляя вслух, произнес папа после того как прожевал.
— Какая разница, есть или нет? — горячилась мама. — Важно, как он себя ведет. Драка около школы, потом драка в школе, и все в одной и той же компании, и везде Губин. А потом их в кафе видели, и вели они себя там вызывающе.
— Чего делали? — с интересом спросил меня папа.
— Смеялись, — ответил я.
— Еще неизвестно, что они там пили, — вставила мама.
— Пепси, — пояснил я.
— Новое поколение выбирает пепси, — заметил папа. — Я, между прочим, в его возрасте пил вермут розовый по рупь девяносто семь копеек фугас, и ни в какой группировке не участвовал и не участвую.
— Ты вообще понимаешь, что ты говоришь? — завелась мама. — Ты хочешь, чтобы и он пил то же самое? Как ты можешь говорить такое! Никому не интересно твое трудное детство.
— Да я не про это, — перебил ее папа, — просто я ему доверяю.
— Ты не «просто» доверяешь, а просто пускаешь все на самотек! Мы не знаем, где он бывает, с кем. Ты знаешь, что тот мальчик, который был у нас в гостях с синяком под глазом, вообще в школу не ходит. Неизвестно чем занимается. И этот с ним связался. Они все время вместе. Тебе наплевать на своего сына. Его уже чуть не пришибли прошлым летом в Узорове, ты опять этого хочешь. Сейчас в колонии больше всего попадают дети интеллигентов.