Валерка вдруг побледнел, сделал два шага и сел на стул около письменного стола.
— С чего это ты взял? — промямлил он.
— Неважно, — отрезал я, — не твое дело. Только это не твой друг, а парень, который рылся в помойных баках у вольера кенгуру на следующее утро после их гибели.
Валерка стал белым как мел.
— Ты что, ты что думаешь? — начал он.
— Ничего я не думаю. Я всегда только знаю. Светка попросила меня помочь разобраться с этими кенгуру, несчастными. Я и помогаю. Собираю факты. Сейчас их у меня достаточно. Сегодня подключаю отца, он у меня частный детектив, и не такие орешки раскалывал.
Я рассчитывал напугать Валерку. Он обязательно должен был испугаться, если в чем-нибудь тут замешан. И, кажется, у меня получилось. Валеркин испуг был налицо.
— На фиг ты мне врал? — все так же не повышая голоса, произнес я. — На фиг ты врал, что на фотографии твой друг, когда ты этого человека в глаза не видел?
Валерка настолько был подавлен моей прозорливостью и осведомленностью, что даже голову повесил. Теперь я был благодарен Светке за то, что она разболтала всему КЮБЗу о профессии моего отца и моих собственных детективных способностях.
— Я эту фотографию, — не поднимая головы, чуть ли не прошептал Валерка, — нашел в вольере у кенгуру. На следующий день после убийства.
— Ты же в вольер не лазил, — удивился я. — Ведь это Лешка нашел мертвых кенгуру, потом милиция место обследовала, потом какой-то ваш Андрей кровавый убрал, а уж только потом вы — кюбзовцы — появились.
— Нет, в вольер мы заходили, — возразил густо покрасневший Валерка, — посмотреть. У кого хочешь спроси, хоть у Светки. Она тоже туда заходила. Я тогда фотографию и нашел. Милиция ее не заметила, она возле домика лежала, а на ней клочок сена. Только уголок выглядывал. Вот ее и не нашли. Я сразу подумал, что он тут в чем-то виноват — этот, что на фотографии. Как же тогда его фотография в вольер попала? Я хотел ее отдать. Но тут Лешка опять подошел, нас увидел — кричать стал, что знает, кто убил кенгуру. Он при этом так на меня смотрел, что я понял — он на меня думает. Я его ведь правда дразнил. Но я не напускал на кенгуру волка. Я вообще никогда и никуда не выпускал Шамана. Ему и так там неплохо. Выпустишь — еще с ним чего-нибудь случится. У меня никогда животных не было, все родители запрещали. Я собаку хотел — запретили. Я и в КЮБЗ ради этого пошел, ради животных. Зачем же я буду травить их друг на друга? Я не виноват. Это он виноват, — Валерка ткнул пальцем в фотографию. — А я хотел сам это доказать, чтобы на меня не думали, вот и не отдал фотографию. Ты его знаешь? — неожиданно спросил Валерка, подняв голову и глянув мне прямо в глаза.
— Нет, — не стал я все открывать Валерке, надо еще было сначала разобраться, при чем тут Димка, — но его ищут.
Валерка опять повесил голову.
— Ладно, пошли к гостям, — сказал я, — а то сейчас сюда кто-нибудь припрется.
Мы вышли из комнаты вовремя, Маша и Светка уже подходили к двери.
Всем я подпортил предпраздничное настроение. С Наташкой не дотанцевал, Светку разочаровал, Валерку напугал. Остальные, правда, веселились, несмотря на появившуюся рассеянность и задумчивость хозяина, до полвосьмого. Потом домой пошли. Мне тоже почему-то стало весело, хоть меня и не приняли в этот самый КЮБЗ. Главное то, что «Дело о кенгуру» сдвинулось с мертвой точки.
Следующий день был праздничным, Восьмое. Уроки можно было не учить, но я бы все равно вряд ли их приготовил. Очень уж много мне надо было обдумать. Этим я и занимался, сидя за письменным столом в своей комнате над тетрадкой с записями хода расследования.
Факты сгущали тучи над двумя фигурами — Валерки и Димки. И чем дальше, тем тучи становились чернее и тревожнее. Оба мне с самого начала врали, да еще явно существовала какая-то непонятная мне пока связь между двумя этими фигурами. Мне уже было очевидно, что и Димка и Валерка что-то скрывают. Знать бы только что.
Я стал вспоминать мой последний разговор с Валеркой. Слава Богу память у меня хорошая, разговор я помнил почти дословно. Валерка все свалил на Димку. И в то же время он явно незнаком с ним или знаком очень мало. Иначе зачем он спрашивал, знаком ли с Димкой я? Похоже, он даже не знает имени Кокошина. Не называл бы тогда его просто «другом». Все это вроде бы подтверждало, что фотография к нему действительно попала случайно. Только тогда очень странно, что Валерка никому о ней не сказал. Действительно, если он не хотел, чтобы его подозревали в причастности к нападению на кенгуру, то должен был бы уже давно рассказать всем о найденной им фотографии. Все эти россказни, что он сам хотел найти виновного, — какая-то ерунда. Показал бы фотографию Димки в первый же день, и никто бы больше на него не думал. И странно все-таки, что милиция этой фотографии на месте преступления не нашла. Не-е-ет, врет Валерка. Или не договаривает. Тут что-то другое. Только что?
По опыту я уже знал, что пытаться отгадать что-либо, не собрав нужных фактов, — все равно, что гадать на кофейной гуще. Какие гипотезы ни выдумывай, все окажется не так, иначе. Поэтому я не стал больше мучиться над Валеркиными загадками и попробовал подойти с другого конца, с Димкиного.
Каким образом, рассуждал я, фотография Димки могла попасть в вольер с кенгуру? Допустим, он действительно злодей, только допустим в интересах следствия, как это делают в геометрии при доказательстве теорем. Тогда злодей Димка должен был забраться ночью в зоопарк и запустить с какой-то дури в вольер к кенгуру волка или собаку. Стоп! Это Димка-то! Тот самый, который чуть не умер со страху, когда его понюхал на улице добрейший эрдель, а от моего Тамерлана в ужасе ломившийся в закрытую дверь. Он же сам мне сказал, что его в детстве собака укусила и теперь он их боится. Значит, версия о том, что Димка запустил собак к кенгуру, отпадает, как рыбья чепуха… ну а уж волка тем более.
Но как же тогда попала в вольер его фотография? Если, конечно, верить Валерке. Я мог это узнать только от самого Кокошина. Но ведь Димка не Валерка, его на испуг не возьмешь. Да и Валерка испугался больше от неожиданности. Для Кокошина надо было придумать что-то другое, если я хочу, чтобы он мне открыл тайну своей фотографии.
Над тем, как выведать эту тайну, я проломал себе голову весь остаток вечера и часть ночи. Пока не уснул.
ГЛАВА XIV Тревожный сон
Восьмое марта — весенний праздник. И весна будто только и ждала его в этом году. С самого утра впервые после долгой зимы по-настоящему потеплело. Солнце рано проснулось и принялось за работу. Снег таял повсеместно, из-под сугробов потянулись ручьи, а сами они осели, потемнели, покривились и покрылись черными точками. Их холодные белые бока были теперь не гладкие и блестящие, как бока моего бультерьера после купания, а стали неровными, некрасивыми, ноздреватыми, с проступившими из снежной глубины окурками, бумажками и пробками пивных бутылок. Что поделаешь, городская весна. Но все равно здорово.
Этот день я провел в кругу семьи. Мы с отцом поздравили маму, подарили приготовленные загодя цветы и подарки. Потом никуда не ходили, сидели дома. Только я выходил с Тамерланом. И было нам всем так хорошо, будто мы никогда и не ссорились.
Жаль, что Восьмого марта мы отдыхаем только один день. Уже на следующий мне надо в школу, родителям на работу. Но меня ждали не только школьные дела, а еще и разговор с Кокошиным. Поэтому уже с вечера Восьмого марта я почувствовал некоторое беспокойство. Это же, наверное, испытывают охотничьи собаки, почуяв звериный след. И по мере приближения к дичи их беспокойство превращается в нетерпение. Так и я удрал девятого утром в школу раньше обычного, даже не позавтракав.
И все же я не стал разыскивать Кокошина на переменах, не спаниель же я какой-нибудь. Димка ведь собирался прийти на футбол. Хоть и сказал мне на прощание: «Посмотрим», но почему-то я думал, что он обязательно придет.