Он ходил всегда молчаливый, будто замкнутый ключом. Ходил и протяжно вздыхал. А вообще он больше лежал, чем ходил. Даже в озере купаться не хотел. Где это видано — не хотел человек купаться!
А ещё Вовик сказал Коле в один прекрасный день, что потерял его ножичек. Помните, в вагоне Коля давал на время? Так вот, на самом деле Вовик не потерял, а просто хотел зажилить. А потом он вообще никому ничего не сказал, но вдруг взял да пропал почти насовсем. Галя в тот день прямо не в своём уме бегала, и Надежда Петровна тоже. Все бегали не в своём уме, потому что чепе на весь лагерь. А вышло это вот каким образом.
Отряд строился на прогулку, и Вовик захотел идти с Колей. Ну, а Коля как раз не захотел. Вовик подумал стать в пару с Максимом, но и тот был занят. Потом Вася, Миша, Боря — все оказались парные, и никто не звал Вовика к себе. Тогда его и не стало. А другие даже не заметили, как не стало Вовика, пошли своей дорогой.
Когда все скрылись из виду, Вовик приплёлся к столовой и встретил там тётю Тоню. Она что-то выплеснула из ведра и заворковала:
— Поди сюда, маленький! Поди, заморыш хорошенький! Морковку дать?
— Не, — сказал Вовик.
— Кочерыжку?
— Не, — сказал Вовик, — без толку. Вот хлеба и макарон…
Тётя Тоня всплеснула руками, точно пингвиниха. Точно пингвиниха, она уковыляла на кухню. Потом вынесла Вовику еды на тарелке, отдала прямо в руки и при этом жалобно так спросила:
— Сколько ж в тебе весу, птенчик мой?
— Двести грамм, — сказал Вовик, — а килограмм забыл.
— Ах ты господи! — изумилась тётя Тоня. — Всего-то?
Сама она была такая, что старшие ребята звали ее тётя Тонна.
Может, потому и жалела Вовика лучше других? И всё-таки стоять тут ей было некогда. С кухни крикнули, и она уплыла вперевалку на толстых ногах. В тот же миг Вовик выхватил из-под рубашки полиэтиленовый мешок и раз — всю еду в него. Через минуту он уже лез под забор, который вокруг лагеря. А ещё через минуту с трудом выбрался туда, где лагерь не в счёт и полная свобода без присмотра.
«Интересно, — подумал Вовик, оглядываясь на щель, — это я так распузел или дырка стала узкая? Что-нибудь одно. Одно из двух. Надо посмотреть в зеркале». А пока он достал из-за пазухи мешочек и посмотрел, что получилось с едой, в каком она виде. Макароны, котлеты, хлеб — всё было перемешано после давки под забором. Но Вовик не загрустил, а странно сказал:
— Ничего, сойдёт. Так даже лучше ему понравится…
Кому? Вот новости!
Однако больше Вовик ни слова не проронил, сунул мешок под рубашку, зашагал в глубину леса. Вокруг шумели высоченные сосны. Шумели, скрипели, размахивали ветками, будто руками. Голосили всевозможные птицы. Росли цветы и травы. Ещё много чего творилось вокруг, и никто не мешал Вовику всё это разглядывать.
И вот очутился он на берегу водоёма. Скорее всего это была обыкновенная красивая лужа. Но Вовик звал её «моё Море», гордился, что открыл, как настоящий путешественник, а другие не ведают. «Если они проведают, от Моря ничего не останется», — думал Вовик. А возможно, он и не думал так, зато как-то так чувствовал. Он вздохнул. Но вздохнул не как всегда, а по-новому, для себя приятно. Он улыбнулся, кивнул головой, сказал:
— Привет, Море! Сюда никто не приходил? Хорошо!..
С этими словами сел на землю в кружевную тень и стал глядеть, глядеть, любоваться.
В воду падало солнце, да так здорово, что больно глазам. Лежали на воде ленивые белые цветы. Вокруг них — широкие тарелки листьев. Даже издали казались листья холодными, гладкими, упругими — такие хорошо прикладывать к синяку, когда бывает… Ближе к берегу росли густой толпой травинки-трубочки с метёлками на голове. Ещё — жёсткая осока, которая пальцы режет, но очень зелёная. На том берегу стоял лес, тоже зелёный, но по-своему. И кусты темнели там — не понять даже, какой цвет. И светились рыжие стволы сосен. Вовик вспомнил, что всё это видел на картинке про девочку постарше: как она сидит на камушке у воды, и смотрит, и мечтает. Красивая картинка! А всё ж его Море лучше — оно живое, переменчивое…
— Не люблю девчонок, — внезапно сказал Вовик. — Никого не люблю, только беленькую Верочку с бантом…
Тут наскочил ветерок, погнал по воде морщины, крохотные волны. Солнце разлилось ещё шире и ярче, расплескалось зеркальными зайчиками. А водяные цветы будто поплыли, хотя, конечно, оставались на якорях своих корешков. «Эх, мне бы! — подумал Вовик. — Сесть в такой кораблик — и полным ходом!..»