Он был меньше букашки, но всё не унимался, бессовестный.
— Давай, толстячок, до последнего, а то не в счёт!
Можете представить, с каким замиранием сердца преодолел Коля верхние метры. Там гнулись сучки под ногами и вдобавок потрескивали. Оттуда на землю взглянуть — кружится голова… Но чего не сделаешь, чтобы оправдать звание октябрёнка! Чего не свершишь, чтобы отстоять свою честь!..
А потом Коля начал спускаться. Не думайте, это было не легче, чем по направлению к небу. Когда, перепачканный и расцарапанный под орех, он в конце концов очутился на твёрдой почве, тут у него подкосились ноги. Понятно, что от усталости. Понятно, как у матроса, который долго не ходил по суше. Но больше всего Колю сразил и ошеломил неописуемый факт. Жуткий факт! Это… Это — ни в какие ворота! В общем, Головина уже не осталось под деревом. Головин подло сбежал.
Тем временем Галя и Надежда Петровна ничего не ждали, не гадали, а просто присматривали за ребятами на игровой площадке. Они думали, что Коля разучивает буржуйскую роль в театре и потому здесь его нет. Но внезапно всё переменилось. Вдруг подлетел дежурный пионер по штабу и, выкатив глаза, поднял крик:
— Идите, идите, там вашего поймали! Идите к начальнику, он папиросы украл!..
Хотя тут была какая-то путаница, но Галя не стала тормошить дежурного расспросами. Она со всех ног понеслась прямо в штаб. В штабе оказалось невероятное зрелище, Галя такого не видела во сне… Посреди комнаты стоял залитый слезами Коля Смирнов, а по бокам — начальник, старшая вожатая, много дежурных из третьего отряда и в придачу лагерный шофёр. Взрослые были, конечно, в гневе и панике. Коля был в разорванной майке и в царапинах по всему телу.
— Ладно, не для себя, — горячилась старшая вожатая. — Я тебе верю, верю! Но тогда скажи: для кого? Кто тебя подбил?
— И не первый раз, — громогласно повторял шофёр. — Не первый раз! Позавчера тоже целую пачку увели…
А начальник, хватаясь за собственную голову, всё интересовался:
— Ты понимаешь хотя бы, что это — настоящее воровство? Ты понимаешь? Понимаешь?
Короче говоря, Колю обвиняли. Его обвиняли в том, что проник в кабину грузовика и стащил оттуда пачку папирос. Правда, она была не целая, но этого никто не учитывал. Не считалось, конечно, и то, что дежурные перехватили его действия. Коля попался. Попался с поличным или наличным — не важно. А в ответ на допрос он только и мог навзрыд:
— Не бу… Бу-бу… Не я… Я не…
Ну, расписывать эту сцену нет надобности. Многим знакомо, как бывает, когда воспитатели допытываются, а виновник не в силах объяснить. Под конец Галя сказала, что сама разберётся дома, получила Колю в свои руки и быстро увела в отряд. Когда он пришёл в себя и перестал плакать, вожатая попробовала выведать тайну хорошим методом. Она спросила мягко и ласково, даже без упрёка в голосе:
— Коля, зачем ты это сделал?
Он не ответил.
— На спор, может быть? Или нечаянно попал в кабину и механически прихватил эти проклятые папиросы?
Коля молчал.
— Понимаю, ты не хочешь выдавать товарищей. Я и не требую этого, ябед не терплю. Но ты должен согласиться хотя бы, что был там не один.
Тут Коля посмотрел так, что Галя чуть не опешила. Никогда раньше она не видела у мальчика затравленных глаз. А вдобавок он спросил очень странное:
— Галя, для хорошего можно сделать плохое?
— Ты о чём? — изумилась она.
— Вообще…
— Нет, постой! Здесь что-то скрывается. Давай-ка поговорим конкретней. Ты приведи пример.
— Значит, и ты не знаешь, — сказал Коля и сник, будто тряпочный.
Так ничего у них и не вышло в смысле разговора. Спустя какое-то время Галя даже рассердилась, что всё впустую.
— Иди, — сказала Коле. — Не ожидала от тебя. Мне стыдно за тебя. Иди!
У него опять навернулись слёзы, но он прикусил губу зубами, сгорбился, как старый, и пошёл прочь без единого словечка. Не мог, ну не мог он признаться вожатой, что захвачена его октябрятская звёздочка и что из-за этого всё.
Потом был обед, где Галя неотступно следила за Колей. Потом был тихий час, и Коля умудрился с него убежать. Он снова встретил смертельного врага возле дачи первого отряда. Больших ребят спать среди дня почти не заставляли, и поэтому Головин сидел там под окном и как ни в чём не бывало играл в шахматы.
— Отдай! — по-прежнему начал Коля.
И Головин ответил с прежним нахальством:
— Отскочи! Не видишь, я занят.
— Отдай!
— Вот докончу, тогда поговорим.
Который сидел напротив за шахматами, вдруг поднял глаза и поинтересовался:
— Что ему надо, Башка?