Проклятый самоконтроль… Айсинар выругался сквозь зубы. Неужели это правда, и он не может быть магом? Озавир будто прочел его мысли — едва заметно улыбнулся и поднял к груди связанные руки. Потом посмотрел вверх, над толпой и, щурясь от яркого солнца, заговорил:
— Не волнуйтесь, славные орбинцы, первородные вершители, я умру сегодня. Я готов умереть, если это нужно, чтобы вы наконец проснулись и выжили. Только безвинно осужденным умирать я не хочу — давно мечтал узнать, сумею ли…
Площадь замерла, прислушиваясь. Наверное, поэтому, никто и не заметил, когда его пальцы начали светиться. Но на последних словах в ладонях уже сиял сгусток белого пламени, и это видели все: одни просто таращились, затаив дыхание, другие испуганно зароптали.
— Безмозглые бараны! — негодовал рядом славнейший Даграи. — Сам вздерну тех, кто связал ему руки не за спиной. Надо же соображать, если осудили за магию!..
А Озавир между тем развел пальцы, выпуская маленький ослепительно-белый сполох, который, стремительно взмыв в небо, на глазах развернулся неистовым верховым ветром. Ветер взбил клубы облаков. Белые сначала, они быстро наливались, темнели, и вот уже солнце скрылось среди тяжелеющих грозовых туч, на площади сразу ощутимо похолодало. Первые тяжелые капли упали на землю.
— Хватит уже последних слов. Славнейший Даграи, заканчивай этот балаган, — приказал Айсинар и повернулся к жене, обнял ее, прикрывая собой от ветра и дождя. И главное — от зрелища казни.
— Чего же вы боитесь, славные? Вы все так можете, каждый из вас.
Озавир оставался спокоен, похоже, единственный на площади. Остальные ежились от холода, дрожали и задирали головы, одни в страхе, другие с восторгом показывали друг другу на стремительно приближающийся грозовой фронт. Гайяри тоже как завороженный смотрел в небо и едва не задыхался от жути и восторга: вот это была настоящая мощь! Тот ветерок, которого добились они с Лолией, казался теперь жалкими потугами неумех. Вот если бы славнейший Озавир мог их научить!.. но Озавир сейчас умрет и его знания, его магия умрут тоже.
Славнейший Геленн Вейз тоже поднял взгляд на тучи, что-то сказал и усмехнулся.
Гайяри невольно посмотрел на отца. Над чем он смеется?! Такая магия и в самом деле кажется ему смешной? Или за видимым презрением отец прячет страх и досаду? Трус… какие же все они трусы!
Он отвернулся от отца и глянул на Салему. Она, как и все, была взбудоражена, но вовсе не магией Озавира, и смотрела она не вверх, а в толпу, время от времени поглядывая на осужденного, словно ждала или искала что-то, а от него ждала не то помощи, не то наоборот, хотела помочь сама. Что, или, вернее, кого она так отчаянно разыскивает, было ясно: своего беглого жениха.
От противоречивых желаний Гайяри был чуть ли не в ярости. Сейчас он ненавидел и отца, и Озавира, и даже самого себя готов был признать последним подлецом, но против правды не попрешь: для безопасности своей семьи и семьи Айсинара он должен был отловить Нарайна Орса и уничтожить.
А как же быть с сестрой?.. Вместо того чтобы пощадить ее чувства, он пытается поймать врага на нее как на живца. Но если Салема и Нарайн все-таки встретятся, это наверняка разобьет ей сердце. А если она к тому же собственными глазами увидит, какая участь ждет ее возлюбленного… нет, уж лучше бы им не встречаться. Скрылся бы он где-нибудь, сбежал, сгинул — лишь бы исчез навсегда из жизни Салемы, тогда все постепенно забылось бы.
Вот только сам Гайяри точно знал: сегодня Нарайн придет на площадь. Не сможет не прийти.
Тяжелые капли упали на одежду, на голову, застучали по помосту.
— … приговор в исполнение! — гаркнул блюститель, перекрикивая шум дождя.
Часть помоста обвалилась, и тело осужденного рухнуло вниз.
Толпа ахнула. И в тот же миг с треском и громом над самыми головами ударила молния, обрушился ливень, вмиг промочив до нитки каждого, кто был на площади.
А Салема вдруг резко оглянулась. Лицо ее, без того побледневшее за последние дни, стало белее мела.
Гайяри проследил взгляд сестры и нашел его, того, кого искал: Нарайн Орс был прямо перед ним, шагах в двадцати, среди селян и ремесленников и смотрел на повешенного. Никакая стена ливня не могла скрыть его бешеного, одержимого взгляда. Все стало ясно раз и навсегда: наивного мальчика, которого он знал когда-то по курсу семинарии, больше нет. А тот, кто есть… с ним лучше бы никогда не встречаться. Но раз уж встретились, то закончить все здесь и сейчас.
Гайяри повернулся к краю помоста, вытягивая из ножен меч. Подкрасться бы незамеченным… но сестра его опередила.
— Нарайн! — громко позвала она, перекрикивая шум дождя. Потом вскочила со скамьи и бросилась бы к нему, если бы самой не пришлось пробираться через охрану и сидящих рядом соседей.
И тут Гайяри понял, что не один он следил за Салемой: отец тоже приподнялся и махнул рукой домашним охранникам, указывая цель. Но Нарайн уже услышал свое имя, оглянулся — и в следующий миг скрылся в толпе.
Надо было бы бежать следом, попытаться догнать, только Айсинар поймал его за руку.
— Гайи, не нужно, останься. Люди Геленна справятся без тебя.
Он не приказывал, не требовал — просил, и Гайяри не смог ослушаться, хотя понял сразу: не справятся и не найдут. Откуда была такая уверенность? Странно, но он просто знал наверняка: ливень, хлещущий по площади, по улицам города, скроет беглеца от погони.
Молния ударила снова, дождь и не думал утихать. Славные орбинцы закопошились, пытаясь если не укрыться от холодных струй, то хоть поскорее убраться с площади. Только Салема словно не замечала дождя. Она стояла среди толпы, промокшая до нитки, потерянная и одинокая. Мать звала, отец уже начал сердиться, но она не отзывалась.
Замерзнет, заболеет… надо забрать ее оттуда. Гайяри наклонился к Айсинару.
Славнейший избранник левой рукой обнимал жену, придерживая на ее плечах легкий шерстяной плащ. Плащ намок и от ветра защищал слабо, Райяна дрожала, как и все кругом и тихонько уговаривала мужа идти. Но он все медлил: не отводя глаз смотрел на тело Озавира. Лицо Айсинара тоже было в потеках воды, и казалось, что дождевые капли очень напоминают слезы. Правой рукой он все еще крепко держал руку Гайяри.
— Славнейший, я должен увести сестру к родителям.
Айсинар дрогнул, будто выходя из транса. Посмотрел на него, потом на Райяну.
— Да, конечно… мне тоже надо проводить жену к носилкам.
Гайяри кивнул и пожал его ладонь, прежде чем отпустить.
— Я вернусь.
И побежал к Салеме.
— Гайи? — она подняла глаза, огромные от горя, и тихо всхлипнула. — Что с ним будет? Его… убьют, если поймают, да? Это из-за меня?..
Хотелось прижать ее к груди, утешить, но на нем была мокрая кольчуга… да и врать снова не хотелось. Не здесь. Не сегодня… Он просто взял ее за плечи и повел к матери.
— Идем, сестренка, все уже позади. Нечего здесь мокнуть.
*20*
На Плешь Висельника Нарайн вернулся ближе к закату. Погода стояла жаркая, и от колдовской грозы к вечеру уже следа не осталось: ветер улегся, лужи высохли, а по обочинам снова лежала тонкая скрипящая под ногой пыль. В ремесленных кварталах было все еще людно и не слишком опасно для беглеца. Никто не обратил внимания на бедного юношу: у великих мастеров Орбина в учениках и подмастерьях златокудрых немало. А на наследника одного из патриархов Высокого Форума после стольких дней бродяжничества Нарайн никак не походил.
Мощеную площадь от пустыря отделяли густые заросли акации. Плешь Висельника еще заливали последние лучи солнца, а под деревьями уже улеглись густые сумерки. Здесь Нарайн и нашел себе убежище: можно было хоть всю ночь смотреть на казненного, оставаясь почти невидимкой. Но искал он не безопасности, скорее уединения: стена отчуждения между ним и остальным миром, выросшая за эти дни, превратилась в нерушимую твердыню. Станут ли на него также упорно охотиться теперь, когда отец казнен, Нарайн не знал, да и не думал об этом. Все, о чем он мог думать, что Озавира Орса, патриарха четвертого рода Орбина, больше нет. И самого рода нет — уничтожен и предан забвению. Так постановил суд, так захотел Орбин…