Оставив Гайяри на попечение славной Лукианы, Айсинар направился домой и всю дорогу был страшно зол. Зол на выскочку-бергота, сунувшегося в Орбин со своим неотесанным колдовством: выскочка потерял голову, но это ничего не меняло. Зол на славнейшего Геленна Вейза, наверняка запрещавшего сыну применять дар в бою. Если бы не страх угодить к магам, Гайи вынес бы варвара сразу и, несмотря на все дикарские штучки, не подставился под клинок. Зол на сам проклятый запрет, приравнявший первородных вершителей к быдлу!..
А на себя зол особенно: завелся как вздорная баба и приказал убить побежденного. Теперь хочешь-нет, придется встречаться с герцогом Эссира, извиняться и соболезновать… во что превратился некогда великий Орбин, если Отец-избранник Высокого Форума должен виниться перед дикарским вождем?!
Он то и дело подгонял коня, хотя тот и так шел быстрой рысью, едва не обгоняя охранников. Все пятеро животных изрядно устали на жаре, но Айсинар не замечал — слишком был погружен в свои мысли.
Прав Озавир, сто раз прав, намекая, что дар всетворения нужен орбинитам, как воздух… так какого ж демона он встрял сегодня, раз понимает? Сам настаивал оттянуть войну, чтобы успеть воспитать магов, а делать из Гайи мага-воина, видишь ли, не смей — проще Пряный путь варварам отдать. Хотел публично унизить избранника? Не зря же Геленн со своими сторонниками настаивают на суде за измену.
Нет, в то, что славнейший Орс его предал, Айсинар не верил. Тем более не верил, что он мог изменить Орбину — не таков Озавир, вероломства в нем ни на пайр. На арене вспылил просто. Но неуместно и оскорбительно — вот и пусть отвечает! Патриарх, еще не избранник, а «равный среди равных», быть может, красивый лозунг, но не истина, тем более на грани войны. И раз сам своего места не понимает — пусть суд вправит мозги.
А он, Айсинар, ничего никому отдавать не намерен: ни пяди республиканской земли варварам, ни Гайи Вейза тиронским магистрам.
Едва добравшись домой, Айсинар сразу пошел в кабинет. Нашел среди бумаг прошение славнейшего Вейза со всеми приложенными письмами и, не перечитывая, все подписал.
С тех пор сидел опустошенный, отвернув кресло от рабочего стола к окну, и разглядывал стремительно темнеющее небо. Вот сейчас сумерки еще прозрачные, а скоро нальются синевой, и в небе начнут появляться звезды…
В кабинет забегал сынишка, звал покидать дротики, потом приставал с вопросами про игры. Айсинар только потрепал его кудряшки и, отговорившись усталостью, отправил в сад на качели или играть с сестрой. Потом Райяна звала к ужину — тоже не пошел, и жене ничего не осталось, как подать ужин в кабинет. Есть не хотелось. Пирог остыл, жаркое покрылось пленкой жира, а Айсинар все сидел и выдергивал нитки из вышитой салфетки.
Правильно ли он поступил? Казалось, что что-то упускает… а что? Чтобы понять, не хватало покоя. Голова гудела, гудело и билось пламя в крови; размеренное дыхание помогало, но не успокаивало полностью. Если бы Гайи был здесь — его боец и знак его власти. Чемпион, способный подчинить любого, и готовый подчиниться ему. Его Орбин. Его точка равновесия. Он приходил каждый раз после поединка, не тот улыбчивый мальчик, каким он был в семинарии или с родителями на городских праздниках, а бешеный и гордый, настоящий демон бездны. «Поделиться победой» — так он говорил. Сегодня как раз такой день.
Но Гайи ранен, сегодня Айсинар его не дождется.
Не звук шагов и не голос, из раздумий Айсинара вывел лист с черновиком указа, сброшенный со стола внезапным порывом ветра. Голос он услышал уже потом:
— Значит, не ждал меня, славнейший?
И оглянулся. На пороге стоял Гайяри Вейз, такой же, как всегда после боя, разве что вызова в глазах еще больше. О недавнем ранении напоминала лишь тугая повязка на бедре да бледность… впрочем, чтобы судить о бледности, было уже слишком темно.
Не ждал. Конечно, не ждал! И в первый миг даже растерялся — сам не понял, рад или снова злится.
— Зачем встал? — ответил он вопросом на вопрос. — С такой раной лежать надо.
— Ну как же? Сам-то ты не явишься, — Гайи криво усмехнулся. — А рана… брось, славнейший, нет тебе дела до моих ран. Наоборот, тебе даже нравится: я должен был умереть, а, видишь, изловчился и выиграл…
Айсинар не дослушал и даже подумать не успел, что делает — вскочил, сгреб сопляка за грудки и притиснул к стене.
— Да ты хоть понимаешь, что несешь?!
И тут же почувствовал: мальчишка едва на ногах стоит, непонятно, как добраться-то смог? Пришел к нему чуть живой, а он как врага встречает.
Но жалеть Гайяри не получалось — слишком дерзкий. И что несет, конечно, понимает: Айсинару нравилось! Нестерпимо, до дрожи возбуждала мысль, что этот сильный красивый юноша готов умереть и убить — для него, лишь бы принести ему победу. Стыдно признаваться, но так и есть.
— Ты напугал меня сегодня, — добавил он тихо. — Никогда больше так не делай, понял? Никогда.
— Никогда, все, — ответил Гайи, — завтра меня в Орбине не будет. Не мог же я в последний раз не прийти?
И ни капли кокетства. Этот мальчишка, который играет, как дышит, и готов смеяться над чем угодно, сейчас был прям и серьезен… или не был, только казался? Айсинар никогда не знал правды, и это тоже злило и возбуждало одновременно.
— Последний раз? Ни за что, — ответил он. И закончил быстро: — Завтра всем будет не до тебя. Можешь сказать отцу, я подписал его бумаги.
*11*
Закончив разминку, ученики выстроились в середине зала, по команде уселись на пятки и замерли. В гимнастическом зале стало так тихо, что, казалось, можно было расслышать шелест осыпающихся цветов за открытыми проемами окон или хруст циновки, если кто-то вдруг шевельнется. Только Эрбилен Ньер, наставник по атлетике и боевым навыкам, прозванный семинаристами Плешивым Эрбом, умел двигаться совершенно бесшумно. Он прохаживался вдоль шеренги учеников, и строго следил за тем, чтобы ни у кого даже мускул на лице не дрогнул.
После разминки полагалось расслабиться, полностью освободить разум от суетных мыслей и, закрыв глаза, сосредоточиться на дыхании. Так по словам наставника можно было унять дар и не выпустить его в азарте боя. Нарайн в это не верил. Поединки вообще не вызывали в нем особого азарта, а любые драки, как и наставника Ньера он терпеть не мог. И вовсе не потому, что у него что-то не получалось — крутил сальто и махал палкой он не хуже других. Только никогда не понимал, зачем это надо? Серьезные дела вершатся разумом, а на силу кулака уповают только дураки. Зачем терять полдня через каждые три, чтобы набивать друг другу синяки и шишки и выворачивать руки, если это же время можно потратить с пользой на чтение книг, решение задач или диспут на какую-нибудь увлекательную тему? Даже прогулка с компанией до ближайшей харчевни и то казалась занятием более полезным и интересным. И в этом он был не одинок — большинство семинаристов думали точно также. Только держать это мнение лучше было при себе, иначе недолго попасть в пару к самому Плешивому, и тогда уже пощады не жди: за урочное время вымотает и изобьет так, что до дома не доползешь.
Когда-то Эрбилен Ньер был известным бойцом арены и славился жестокостью — любил калечить соперников: сам частенько хвалился, что поединки с его участием без крови не обходились. Состарившись для игр, пристроился наставлять орбинских юношей и, конечно, к ученикам привязанности не питал. Дело в том, что семинаристы были сплошь патриаршими отпрысками, не в первом колене, так в третьем или четвертом точно: копны золотистых кудрей, чистые лица, скульптурные тела. Породу вершителей не спутаешь ни с чем. А сам он, потомок давней побочной ветви, хоть и мог похвастать безупречной родословной, на вид был далеко небезупречен: сутуловатая спина, длинные руки с широченными как лопаты ладонями, а ко всему прочему — сияющая на макушке лысина. «Старый ублюдок! Орбиниты не лысеют», — смеялись за глаза его ученики. За одно это он бы языкастым паршивцам ноги поотрывал и головенки поскручивал… жаль, такое было не в его власти.