И значит, нет у нее больше подруги!
Салема сжала кулаки и изо всех сил ударила по постели, раз, еще и еще. Перестала, только когда из тюфяка полетели мелкие шерстинки. Злись-не злись, а Нарайна придется искать самой. Ничего, она не будет отчаиваться, обойдет по очереди все места, где он обычно бывает… Все у нее получится! Главное дождаться удобного случая и ничем себя не выдать.
С самого утра все только о празднике и говорили. Служанки, те, что заранее выпросились на гуляния, хвастались нарядами и посмеивались над менее удачливыми подругами, которым предстоит остаться смотреть за домом. Младшие братья пересчитывали скопленные монеты и спорили, на что их лучше потратить: на цветные леденцы и хлопушки или все-таки пойти в балаган к ярмарочной колдунье. Салеме все это казалось таким далеким, неважным, что и думать не стоило, однако к разговору братьев онавсе же по привычке прислушалась: конечно, они не собирались спрашивать о будущем, вот еще! Мальчишки хотели, чтобы ведьма дороги научила их колдовству.
Вот ведь не хватало! Натворят чего-нибудь и, мало того, что для самих опасно, так они еще и ее планы спутают.
— Это еще что за выдумки? Не вздумайте близко соваться к балаганщикам! — и даже припугнула: — А то все отцу расскажу — он вам покажет колдовство.
Но вместо того, чтобы испугаться, мальчишки дружно дали отпор:
— Ну и беги, жалуйся, ябеда! Отца-то все равно дома нет, уехал по делам.
Салема удивилась: какие дела могли быть в один из главных праздников? И тут же получила ответ:
— Точно-точно, уехал с самого утра, изменников в тюрьму сажать.
— Каких еще изменников? — переспросила она, — И при чем тут отец? Он же не блюститель.
Братья переглянулись и взялись объяснять наперебой:
— Ясно, каких: Орсов!..
— Они с умгарским правителем сговорились!
— А отец поехал проверить, чтобы все как надо сделали…
— …чтобы предатели не сбежали. Чтобы всех разом переловить!
От такого известия перехватило дыхание. Родители Нарайна — изменники и предатели?! Салема не верила. Слышала все эти разговоры про умгарского миротворца, да… но чтобы славнейший патриарх, член Высокого Форума изменил Орбину? Немыслимо!..
И что значит — переловить всех? Всех Орсов? И… Нарайна тоже? Но он-то в чем виноват?! Нет, ее любимый уж точно никого не предавал… да все это попросту невозможно! Какая-то чепуха, мальчишки, наверное, что-то подслушали, недопоняли и додумали сами, на что хватило ума. Салема так им и сказала:
— Врете все, стал бы он вам рассказывать. Сочинили и хвалитесь.
Братья оскорбленно насупились. Младший скорчил рожу, а старший ответил:
— Ничего и не сочинили! Он не нам, он Гайяри рассказывал, а мы за дверью были, подслушали.
— Гайи тоже уехал, за ним следом… — добавил младший, но Салема продолжать разговор уже не стала.
Срочно в город! Самой все узнать… Она бегом бросилась в комнату. Переодеваться — только время терять, лишь набросила на плечи плащ, выскочила во двор.
И нос к носу столкнулась с отцом.
— Сали, милая! — отец остановил ее, обнял, как ни в чем не бывало, заглянул в лицо. — Что-то ты не весела и глаза припухли. Плохо спалось? Ничего, на празднике развеешься…
Он был весел и добр, и говорил с Салемой так, словно не было накануне ни замков на дверях и ставнях, ни угрозы, что не даст связаться с братом. Словно это обычное дело для него — выслеживать собственных детей, а потом запирать, как преступников.
Но за лаской чадолюбивого отца отчетливо проглядывало глубокое удовлетворение, как будто именно сегодня Геленну Вейзу необыкновенно посчастливилось. Салема видела эту его сытую радость и понимала, что она могла значить: если его главный соперник в форуме оказался изменником, значит, он победил. Но несмотря на это понимание, в глубине души ей все еще хотелось верить, что ее отец — самый добрый человек на свете и никому не пожелает зла. Она решилась спросить:
— Отец, скажи, это правда, что славнейший Орс — предатель?
— Не могу сказать, дочка, — он неопределенно пожал плечами и, не выпуская Салему из объятий, пошел к дому. — Это решит суд. Но славнейший блюститель Тир представил неопровержимые свидетельства измены: похоже, предатель, так и есть.
— И ты веришь?.. — она хотела возмутиться, но вовремя опомнилась: конечно, верит! И не важно, правда это или нет, ему выгодно — значит, будет верить сам и ее убедит. Спросить надо иначе: — Что теперь с ним будет?
— До суда Орсы арестованы, а дальше…
— Все?! — перебила Салема недослушав.
— Все, конечно. Если глава семьи — изменник, изменником может быть и любой в его доме.
Все — значит, и Нарайн тоже. Сердце остановилось, земля, покачнувшись, начала уходить из-под ног. Салема вздохнула, собираясь с силами, а потом, ничего больше не говоря, вырвалась из объятий отца и бросилась прочь. Спрятавшись в своей спальне, она заперла дверь и сползла на пол. Теперь — все.
На праздник Салема не пошла, отговорилась тем, что нездорова. Легла поверх заправленной постели и пролежала до самого вечера. Слез уже не было, не было никаких мыслей и желаний — только пустота.
Вечером позвали к ужину, но есть не хотелось. Сначала за ней посылали служанку, потом тетку Рахи. Салема им не открыла, даже разговаривать не стала. Третьей пришла мать — ее Салема тоже не впустила, хоть за такое неуважение могли и наказать. Мать долго стояла под дверью, все уговаривала хотя бы взять ужин и поесть, но Салема не подалась, так и легла спать голодная.
Когда солнце село и дом стих окончательно, явился Гайяри. Братец не стал стучать, он просто вскрыл замок парой материных шпилек и зашел, не спрашиваясь.
— Сали, не спишь? Я тебе поесть принес, — и выставил на постель тарелку печенья. Большую кружку молока сунул ей прямо в руки.
— Если и спала, то уже бы проснулась, — проворчала Салема, чудом не расплескав молоко по одеялу.
Кружка была теплая, а от печенья, того самого, что они с Лолией пекли накануне, пахло аппетитной сладостью ванили и муската. Но есть не хотелось все равно: казалось, это будет уступкой отцу, так небрежно разрушившему ее счастье. Но Гайяри с ее гордым решением считаться не собирался.
— Ешь, давай, это же журавлики, — сказал он, кладя в рот одну печенюшку. — Помнишь? Кто воротит нос от журавликов в день Младшей, тот гневит Любовь Творящую. Хочешь, чтобы тебя никто не любил? — Второй журавлик оказался уже во рту у нее.
Тут уж отказаться сил не хватило — печенье было слишком вкусным. После целого дня голода оно казалось настоящим благословением Творящей миры богини.
— Меня и так уже любят, — ответила она, когда прожевала. — И я люблю. И то, что я сейчас ем… не думай, что я смирилась и откажусь от Нарайна! И отец пусть тоже знает: как бы нам не мешали, мы с все равно будем вместе, — и сунула в рот еще одно печенье.
— Будете-будете, конечно… — Гайяри уговаривал ее как маленькую, но Салема не злилась, на брата она злиться не могла. Даже когда он вставал на сторону родителей, она знала — если очень попросит, Гайи поможет обязательно.
— Не поймал ведь славнейший Тир твоего Нарайна. Ваша затея с побегом, похоже, его спасла.
В недоумении Салема отложила печенье. Правду он говорит или смеется над ней? Или… Творящие! За последние сутки она столько всего наслушалась, что уже не знала, чему верить, а чему нет. Сначала арестован как изменник, теперь — в бегах… Что для него лучше? Как тут разобраться?..
— И… где же он? — спросила она первое, что пришло в голову.
— Не знаю, — пожал плечами Гайи, — никто не знает.
Да что же это?! Он там, один, может, мерзнет под открытым небом, может, голодает! И как ему должно быть страшно, одиноко… а она здесь печенье ест! Хотелось вскочить и бежать сейчас же, в дом Орсов, в город… да куда угодно, только не сидеть послушной дочкой, молча и бездействуя.
Но Гайяри, поняв ее намерения, тут же схватил за руку, удержал на месте. Легкомыслие его как ветром сдуло.
— Только сбегать не вздумай, — предупредил он строго. — Отец все знает и маму предупредил. Они с тебя глаз не спустят, и если поймают еще раз — запрут окончательно.