— Через три дня ровно в полдень я должен быть на казни, — продолжал Айсинар. — А ведь мы были почти друзьями когда-то. И после того поединка он поддержал меня и твоего отца — не хотел, чтобы тебя выслали. Ты знал?
Не знал, но какая разница? Сейчас важно было другое.
— В этот час я буду с тобой, славнейший.
Он, казалось, удивился, но и обрадовался тоже. Хотя ответил другое:
— Не надо, ты не должен, — теперь он смотрел как обычно: страстно, с вызовом. Немного высокомерно и зло, но так даже лучше. — Ты сейчас со мной, этого хватит.
Да, в тот вечер этого хватило. Но не сегодня — сегодня Гайяри точно знал, что ему нужно и где его место, поэтому собрался заранее, чтобы уйти сразу после завтрака без лишних объяснений.
Но объяснения начались прямо за столом:
— Геленн, подумай еще раз, — в голосе матери звенели слезы, — и пойми, что я права: девушке нечего смотреть на висельника. А уж я точно от такого зрелища слягу!
— Нет, Бьенна, даже не проси, вы едете со мной, — ответил отец. Он, напротив, был спокоен, даже благодушен и, наверное, лучился бы самодовольством, если бы не женские капризы.
Матушка осторожно кончиками пальцев стерла слезы и обиженно отвернулась.
Гайяри уже не первый день слышал споры родителей за закрытыми дверями. Сегодня он надеялся, что все давно выяснено и решено, а не стоило. Стоило уйти еще до завтрака, также тихо, как обычно.
— В этот раз вы все нужны мне рядом, — продолжал отец, — чтобы никто и никогда не посмел сказать, что основного обвинителя даже собственная семья не поддержала.
— Я поеду, — тихо сказала Салема.
Гайяри посмотрел на сестру. Она была бледна и почти ничего не ела, больше ковыряла едва надкушенное запеченное в тесте яблоко. Но повторила твердо:
— Я поеду с тобой, отец. Разреши вернуться к себе, чтобы собраться. Я уже сыта.
Отец кивнул и сразу же перевел взгляд на Гайяри.
— А ты, сын? Уже куда-то собрался?
Скрывать было бессмысленно, да Гайяри и не хотел. Он проводил взглядом сестру и ответил:
— Я тоже поеду, только не с тобой.
— С Айсинаром Леном, — он понимающе усмехнулся. — Не думал, что он нужен тебе больше, чем семья.
Казалось, Геленн Вейз смеется, но смеялся ли на самом деле? Или проверял, до какой степени сын готов ему подчиняться?
Гайяри мог бы объясниться: сказать, что дело вовсе не в семье, а только в них двоих: отце и сыне, которые вместе сделали все, чтобы сегодняшняя казнь состоялась. И славнейший Вейз может в полной мере насладиться триумфом — сейчас он силен как никогда. Семья — да, ему нужна семья, как оправа, как оплот его силы. И Гайяри тоже — почему бы силу и победу не удвоить?
Другое дело Айсинар. Славнейший избранник казнь вещателя почему-то победой не считает, и силой — тоже. Ему кажется, что без Орса его собственная позиция ослабнет. Так могло бы быть, только Гайяри ни за что этого не допустит.
Но стоило ли говорить все это отцу? Растолковывать, оправдываться? Славнейший Вейз сам все понимает лучше прочих. А захочет ли удержать сына в повиновении силой?.. Ну что ж, пусть попробует.
— Избавить страну от изменника, готового отдать чужакам наследие Диатрена, — сказал Гайяри, — было необходимо и для нашей семьи, и для всего Орбина. То, что ты, отец, сохранишь и наилучшим образом используешь все, что получит семья, я не сомневаюсь. А я попытаюсь не упустить то, что сплотит Орбин и усилит власть.
— Усилит власть, говоришь? Попытайся, посмотрим.
Был ли отец серьезен, смеялся ли над его привязанностью к избраннику, или на самом деле ждал каких-то достижений — Гайяри разбираться не стал. Только закончил:
— Теперь позволь и мне удалиться, я тоже уже сыт.
И, не дожидаясь разрешения, поднялся и вышел. Но направился не в комнаты, а сразу на конюшню и потом — к славнейшему Айсинару.
Единственное, о чем он жалел, что не поговорил с сестрой. Еще вчера Салема не собиралась никуда ехать и меньше всего хотела поддерживать казнь публично. Конечно, она, как и он, считала, что изменнику оправдания нет, но что такое гордость народа, стратегические выгоды и торговые прибыли для влюбленной девчонки? Вчера она готова была назвать преступником отца.
А сегодня вдруг такие перемены… с чего бы? Не натворила бы сестренка глупостей...
Соловей еще порхал на небосклоне, а жара в городе стояла самая настоящая, летняя.
Казни проводились неподалеку от Зверинца на Площади Воздаяния, которую в народе прозвали Плешью Висельника, а это от патриарших особняков чуть ли не другой конец города. Среди садов Стрелы Диатрена и на широких зеленых улицах старого города жара была еще терпимой, но когда начались купеческие и ремесленные кварталы, с их узкими, лишенными растительности переулками, раскаленными от солнца мостовыми и толпами снующих туда-сюда прохожих, стало совсем невыносимо. Было бы здорово поскорее добраться на место и отыскать хоть какую-то тень, но паланкин сквозь эти шумные лабиринты тащился по-черепашьи, и лошадям охраны хочешь-нет приходилось приноравливаться к шагу носильщиков.
Гайяри смахнул пот с лица и заправил за уши выбившиеся из косы взмокшие пряди. Кольчужная рубаха нагрелась так, что припекала даже сквозь шерстяную тунику. Хорошо, ткань была рыхлой, мягкой и впитывала пот, иначе не осужденный, а он сам сварился бы заживо еще до казни… хотя, покосившись на паланкин, Гайяри подумал, что ему еще грех жаловаться. Каково в такую жару за тяжелыми занавесями? Отогнутые углы при полном безветрии вряд ли спасали.
Тем не менее славнейший Айсинар не сел верхом, а предпочел вместе с супругой отправиться в паланкине. Что ж, это было правильно: сегодня жена нужна ему не меньше, чем Гайяри, а славная Райяна хоть и терпела рядом с мужем любовника, и даже приветливо улыбалась, но только при условии, что тот никогда не встанет между ней и Айсинаром на людях.
И еще больше, чем поддержка, славнейшему избраннику нужна была безопасность. Казенная охрана — это хорошо, но Гайяри предпочитал доверять своим глазам и ушам. И надежными считал только те клинки, что сам держал в руках. Конечно, в Орбине не каждый день покушаются на патриархов, но ведь казнят патриархов еще реже. А у Орса осталась немалая поддержка, особенно в нижнем городе.
И еще Нарайн, семинарист-однокурсник, несостоявшийся друг и родственник… вольно Салеме считать его невинным ягненком, страдающим в подворотне, Гайяри в эти жалостливые картины не верил, хотя бы потому, что отлично знал, как бы поступил сам, окажись на месте Нарайна. А сынок вещателя хоть и был наивным домашним мальчиком, не уступал ему ни умом, ни смелостью. Именно поэтому Гайяри предпочел бы, чтобы сестра сидела дома, а не искала встречи с бывшим возлюбленным — то, что после вынесения приговора Озавиру никакой любви между родами Орс и Вейз быть не может, для него было ясно, как проклятый сегодняшний день… поскорее бы он закончился.
Площадь Воздаяния, небольшая по размеру, была полностью оцеплена вооруженными людьми в черно-белой форме блюстителей — славнейший Даграи Тир постарался. На пустыре у самой площади носильщики опустили паланкин, сопровождающие славнейшего избранника спешились. Айсинар вылез из носилок, остановился, чтобы отдышаться на свежем воздухе. Сколько же здесь скопилось лошадей и паланкинов! Посмотреть на казнь, видно, явился чуть не весь Высокий Форум. Странное любопытство…
Он подал руку Райяне и вместе с ней направился в сторону оцепления. Собственная охрана избранника тут же обступила с четырех сторон, Гайяри остался сзади. Казнь Озавира Орса была делом необходимым, но от этого не менее грязным и тяжелым, и Айсинар не хотел тащить за собой еще и этого мальчика. Но то, что Гайи все-таки поступил по-своему и теперь прикрывал его спину, внушало уверенность.
Внутри оцепления в самом деле было полно народу. Публичные казни — не такая уж редкость в Орбине, и посмотреть на то, как какой-нибудь разбойник извивается под плетью или дергается в петле, мог любой желающий. Желающих, правда, находилось немного, и площадь, как правило, пустовала. Неизменными наблюдателями оставались только те, кто был обязан по долгу службы: судья, вынесший приговор, представитель обвиняющей стороны и кто-нибудь из высших чинов службы блюстителей, надзирающий за соблюдением закона.