Орбин, город цветов, белого камня, и колокольного звона, последнее чудо великой цивилизации вершителей… Отец любил его. И детей своих учил тому же: любить Орбин, видеть и понимать его, ценить преимущества коренных орбинитов. И никогда не забывать, какие жертвы принесены ради всего этого. Думал ли он, что и сам станет такой жертвой? И спасет ли кого-то его смерть?.. Вот уж вряд ли. Озавира Орса казнили, как изменника, но Нарайн знал точно: это не отец предал Орбин, это Орбин предал своего верного вещателя!
Бесконечно-долгие дни, пока шел суд, Нарайн неприкаянно бродил по городу. Спал то под кустом чужого сада, то в развалинах верфи, на сеновале казенной конюшни или в темном углу общего зала какого-нибудь кабака. Было больно и страшно. А еще холодно, голодно и омерзительно от грязи. Он мог бы отмыться в общественной бане, сытно поесть и переночевать в настоящей постели, стоило пойти в любую гостиницу — серебро-то у него все еще оставалось. Но в гостинице, в банях или на рынке его могли опознать… а нет — так просто заподозрить неладное и донести. Разве после того, что случилось с его семьей, мог он верить этим людям? Нет, он не верил. А к тем немногим, кому бы рискнул все-таки довериться, не пошел бы ни за что из опасения бросить тень еще и на них.
Он бы не выдержал, он бы давно сдался сам, если бы не надежда. Надежда на то, что суд окажется справедливым, и его отца оправдают. Надежда снова обнять мать, увидеть брата и маленькую сестричку. И вернуться домой… пусть бы дом этот был где угодно, лишь бы там была его семья.
И вот суд свершился. Приговор оглашен и исполнен: преступник — Творящие боги! Какой преступник? Его отец был самым благородным, самым добрым и честным в мире! — опозорен, унижен и убит на глазах всего Орбина.
— Как мне быть с этим, скажи, как жить дальше? — раз за разом спрашивал он у повешенного, как будто тот мог ему ответить.
Так прошла первая ночь после казни. А что было днем, Нарайн мог припомнить лишь с большим трудом. Мир вдруг стал казаться ненастоящим, отделенным от него прозрачной стеной. Люди за этой стеной двигались медленно, словно в воде, звуки и краски блекли, как и его собственные чувства. Забыв о страхе, он, кажется, стал расспрашивать о матери. Встречные шарахались от него, как от больного или безумного, пока кто-то не попытался задержать… и тогда ему пришлось удирать из последних сил, потом прятаться по самым глухим задворкам, чтобы в сумерках опять вернуться на Плешь под акации и до утра смотреть на тело отца.
В какой-то миг усталость взяла верх, и вид повешенного истаял, уступив место солнечным картинам прошлого. Нарайн снова видел маму, молодую и красивую, и отца, веселого, живого… Славная Арима собирала букет, чтобы поставить на стол перед ужином, а славнейший Озавир только вернулся со службы. Он остановился у дома полюбоваться на жену и сына и казался довольным жизнью. Радуясь, что отец уже дома, Нарайн схватил за руку его, потом маму, и потащил через цветник к огороженному дворику, где резвился его собственный конь. Его первый Зверь, большеголовый голенастый жеребенок, бежал к нему за угощением, нелепо вскидывая ноги. Мама и отец смеялись, а Нарайн был горд и совершенно счастлив…
Потом он увидел Салему… они вдвоем стояли на смотровой площадке под крышей дворца Форума, и весь город с улицами, площадями, садами и фонтанами, с рынками и кварталами ремесленников, с купеческими домами-крепостями и складами лежал у их ног. Салема смотрела вдаль, восторженно улыбаясь… никто на целом свете не может так ярко и светло улыбаться, как Салема Вейз!
…а потом вдруг задул ветер, набежали тучи, резко потемнело и хлынул дождь. Салема повернулась к нему, молния выхватила из полумрака ее лицо, бледное и холодное в потеках воды. Губы ее шевелились, она повторяла сначала тихо, потом все громче:
— Нарайн… Нарайн! Нарайн Орс! — слышал он сквозь гром и шум ливня. И вдруг понял: это Плешь Висельника, опять!..
— Нарайн?..
Все так и есть: проклятая Плешь Висельника. Уже светает. И кто-то зовет его, только голос не женский, а мужской, и звучит совсем тихо:
— Нарайн Орс? Ты — Нарайн, верно? — незнакомец склонился над ним, чтобы рассмотреть лицо.
Первой мыслью было: бежать… скорее!.. Только как, если руки дрожат и ноги словно у тряпичной куклы? А враг полон сил и уже всей пятерней вцепился в плечо. Попался. Теперь уж — наверняка. Но почему-то скрутить его никто не пытается и, хоть этот человек тут один, никого на помощь не зовет.
— Я не враг, не бойся, — незнакомец заглянул в глаза и даже руку убрал. — Я — Фардаи. Мастер Фардаи Кнар, мы с твоим отцом много лет дружили… плохая затея тут ночевать, мальчик. Давай-ка, вставай.
Друг… как будто у него еще остались друзья? Нарайн не верил, он даже еще толком не понял, что происходит. Но какой у него был выбор? Только попытаться послушаться. Он стал подниматься.
— Боги Творящие, да ты едва жив… знаешь что? Сейчас мы пойдем ко мне домой, поешь и отоспишься в безопасности.
Поесть досыта, отдохнуть, не вскакивая от каждого шороха… это было соблазнительно и невероятно, как обещание чуда… но разве не навидался Нарайн чудес за последние дни? Правда, были они в основном горькие и страшные. А вдруг сейчас все как раз по-другому? Вдруг этот мастер Кнар в самом деле друг и не предаст? Нарайн кивнул и поплелся вслед за новым знакомым.
— А я искал тебя. И не первый день уже, — завел разговор Фардаи. — Все думал, куда мог пойти мальчишка твоего возраста? Куда бы я сам пошел?.. но ты по тем местам даже не объявлялся. Я отчаялся уже… хитер ты, братец, прятаться…
Он все рассказывал то об одном, то о другом, а между рассказами задавал глупые вопросы. То ли разговорить Нарайна пытался, то ли просто хотел снять напряжение. Отвечать не заставлял — и на том спасибо.
— …Но уж вчера-то точно понял, где найду. Так и вышло… ты, парень, крепись. Я знаю, тебе не сладко… нет, вру, конечно, не знаю. Даже представить не могу, каково тебе. Но жить-то надо. А я помогу, чем смогу. Ты только скажи, не стесняйся.
Голос его, добрый, приветливый, все же успокаивал, и Нарайн сам не заметил, как поверил настолько, чтобы спросить:
— А мама? Мастер Кнар, вы о матери моей ничего не слышали?
— Нет, мальчик, — он даже приостановился, чтобы ответить, руку на плечо положил. — О ней я тоже справлялся, но нет, ничего пока не узнал. Но ты не отчаивайся, она найдется. Ее должны отпустить, таков закон.
Солнце поднималось все выше и постепенно кварталы ремесленного города оживали. Открывались лавки и мастерские, все чаще стали попадаться встречные прохожие. Мастера Кнара знали многие — он то и дело с кем-нибудь здоровался, шутил или кланялся. Его знакомцы кланялись и здоровались в ответ. И Нарайна приветствовали по-приятельски, словно он был обычным парнем, своим, а вовсе не беглым преступником. Это было так запросто, что в какой-то миг Нарайн и сам поверил, что жизнь еще может наладиться. Пока вновь не опомнился: там, на площади, повешен его отец… Нет, никогда уже ничего не наладится, Нарайн Орс не станет своим в Орбине. Никогда…
— Ну вот и пришли, — Фардаи остановился у небольшого двухэтажного дома, вплотную прижавшегося к соседним, и указал на дверь. — Входи, не стесняйся.
В доме было шумно и многолюдно. Нарайн сразу заметил, как много детей и молодежи, и все — светловолосые кудрявые орбиниты. Да, в такой толпе можно и затеряться, сойти за «своего». Даже сейчас его, никому не знакомого чужака, домашние как будто не заметили. Только одна девочка лет пятнадцати, бежавшая, видно, в кухню с ведром воды в руках, остановилась и с любопытством посмотрела на Нарайна.
— Это Илария, моя старшая, — коротко представил отец. И добавил уже ей: — Лари, не стой столбом, принеси гостю мыло и полотенце.
Нарайн растеряно кивнул, но назвать свое имя в ответ побоялся. Девчонка этого и не ждала — сразу же убежала. А Фардаи повел его дальше.
— Вот, заходи, — он открыл дверь и подтолкнул внутрь маленькой полутемной комнаты. — Помоешься и приходи завтракать.