Каждый выбирает по себе. Каждый получает, что заслужил. «Приидите ко мне, страждущие… и аз воздам!» – некстати вспомнилось Тасе. Или не совсем так, она точно не помнит, но как-то так…
– А знаешь, мне тебя не жалко, – отсмеявшись, сказала Тася. – Жена, значит, тебе со слесарем… а ты ей решил – со мной? Хочешь сравнять счёт? Только время зря тратишь, не обломится, – грубо закончила Тася.
– Почему? – глупо спросил Павел.
– Потому что я не слесарь. Это тебе в ЖЭК надо, к технику-смотрителю или к диспетчеру. Это будет достойный ответ, счет один-один. А мне пора уже. Всё, Паша. Извини, помочь ничем не могу, – сказала ему Тася. Она тоже держалась из последних сил. Хотелось обнять его за шею и прошептать в самое ухо: «Разводись и приходи. Я ждать буду». Тася повернулась и ушла от Павла.
Хотелось, чтобы – остановил. Вернул. Окликнул – «Подожди, не уходи!» Но Павел не остановил, не окликнул, не вернул. Он остался таким же – нерешительным, несмелым, неспособным защитить своё счастье, свою семью. А свою ли? У него была чужая, своей он так и не завёл, так и не решился. Да и не на что было. Господи, как хорошо, что я не вышла за него замуж. Сейчас бы пришлось… слесаря искать!
Глава 18. Чёрный вечер и белая ночь
Как давно это было… Вроде и недавно, а кажется – сто лет прошло. Тася с усилием вынырнула из воспоминаний – словно очнулась от тяжёлого кошмара. Стоило ли вспоминать – в день рождения? Тася захлопнула дневник и сунула его обратно в рюкзак. Блокнот со стихами читать не стоит – там то же самое: сверкающие мечты, обманутые надежды, боль расставания и светлая вера в счастье. Тогда она ещё верила в счастье.
Может, пойти покататься? – Тася глянула в окно – всё та же метель и тусклый неяркий свет фонаря в наплывающих сумерках. Какие лыжи! Может, завтра пойти?
Тася стояла у окна и смотрела в ночь – или это был вечер? Чёрный, метельный, недобрый, с белыми космами снега. Такой чёрный вечер уже был в её жизни.
Тогда она бесцельно сновала из комнаты в кухню, из кухни в коридор, из коридора в комнату, и по старой детской привычке считала шаги: если чётное количество, всё будет хорошо, если нет…
Выходил всякий раз нечёт. С дивана, где лежала Тасина мама, не доносилось ни звука: мама всегда молчала, когда ей было плохо – не хотела её пугать. Ведь всё обойдётся, не в первый раз…
– Мама, ты как там? Тебе лучше? – не выдержала Тася. Она никогда не любила молчания. Вопреки известной поговорке, за молчанием обычно скрывают ложь.
– Да получше, вроде. Не пойму.
Ноги вдруг сделались ватными, и на них было странно идти. Но она дошла – до телефона, непослушными пальцами набрала «ноль-три». Набрать получилось не сразу: пальцы срывались с диска.
– Ждите. Машина будет, – безразлично пообещали на том конце провода. Тася стояла в тупом оцепенении и слушала короткие гудки – ту, ту,ту,ту, жду, жду, жду, жду…
На цыпочках подошла к дивану. Мама, казалось, спала, но это был не сон – забытьё. Тася не помнила, сколько времени просидела возле неё. Наконец мама открыла глаза.
– Я спала? Так хорошо поспала… Вроде, мне полегче стало. А ты чего сидишь?
– Да я так… Услышала, что ты проснулась, и подошла, – сказала Тася стараясь, чтобы голос звучал беспечно.
– А мне папа приснился! Будто мы костюм ему покупали в универмаге «Московский». Сколько он их перемерял – и все плохо сидели! Пиджак впору, а брюки висят. А поменьше размером – брюки сидят идеально, а пиджак маловат, – рассказывала мама, и Тасе казалось, что костюм покупали на самом деле, а остальное – мамина болезнь, и забытьё, и ожидание скорой, которой всё нет, – остальное всё сон. Мама доскажет свой сон, и они будут пить чай с вареньем. Надо бы поставить чайник.
– И знаешь, что я сделала? – приподнявшись на локте, с улыбкой продолжала мама рассказывать свой сон. – Отнесла в примерочную два костюма разных размеров и там поменяла: пиджак взяли пятидесятого размера, а брюки сорок восьмого. И никто не заметил, и на кассе пробили и дали нам чек! И папа сказал, что мы сделали финт ушами.
Тася помнила это папино любимое выражение, означающее – то самое, что они проделали в универмаге «Московский».
– А потом что было? – спросила Тася.
– Потом… Я на работу собралась ехать, а он мне говорит: «Ты забыла, что сегодня воскресенье?». А вроде пятница была. А он упёрся, воскресенье – и всё тут! Ну, и поехали домой. А на станции вспомнили, что хлеба дома нет, я домой пошла, а он за хлебом, я, говорит, быстро, – скороговоркой бормотала мама. – Суп надо разогреть, он придёт сейчас…
Что она такое говорит?! Хорошо, что во сне они расстались, и папа отпустил её домой. А сам остался. Не взял маму с собой. Значит, мама останется с Тасей. Значит, поправится. Вот тебе и чёт-нечёт, – обрадовалась Тася. Тишину пронзила резкая трель звонка: приехала скорая!