Богатая невеста! - хрюкнула от смеха Тася. Николай, наверное, на седьмом небе от счастья... А уж как тётя Валя обрадуется - подумать страшно! Тася на выдержала и расхохоталась - к счастью, когда за «новобрачными» закрылись двери лифта.
«Каждый выбирает по себе - женщину, религию, дорогу, дьяволу служить, или пророку - каждый выбирает по себе» - напевала Тася, поднимаясь на свой девятый этаж пешком и не чувствуя тяжести двух объёмистых сумок. Ей вдруг стало легко и беспричинно весело. Домой она явилась с сияющими глазами и вполне довольная собой. И Новый год они встречали как никогда весело. Это был последний Новый год, который они праздновали втроём. Через месяц отца не стало.
Глава 7. Как приходит счастье
Такой вот характер: ни о чём не забывала, сколько бы ни прошло лет. Причём, радостные и нерадостные события помнились пугающе подробно, с ощущением щекотного, захлёстывающего сердце восторга и тяжёлой пустоты обид. И только ненависти она не чувствовала никогда - наверное, не хотела ненавидеть тех, кого когда-то считала друзьями. Кого когда-то любила. Кому когда-то верила. Тася ни к кому не испытывала ненависти, и хотела, чтобы жизнь у них сложилась и чтобы они получили то, чего достойны.
Всё у неё не как у людей - вот, даже врагов нет. Враги бывают на войне, а она ни с кем не хочет воевать. Тем более с друзьями, пусть и бывшими. А разве бывают - бывшие друзья? Наверное, их у неё не было, Тася их придумала, никакие они не друзья, просто люди, обычные люди, с которыми её свела жизнь - на какой-то отрезок времени. Потом они пошли своей дорогой, а она пошла своей. Дорога терялась в белом мороке, в котором исчезли земля и небо... В Тасиной душе мела метель, и никого нельзя было разглядеть - ни друзей, ни врагов.
Ни друзей. Ни врагов. Ни дороги. Всех унесла метель, и холодно было на душе, и нельзя согреться даже под ирландским пледом, который грел как печка. Даже под пледом!
Тася медленно вынырнула из мыслей (именно так, время возвращения напрямую зависело от глубины погружения, и если резко вынырнуть - в сердце останется кессонная болезнь нестёртых воспоминаний) и посмотрела в окно - да просто метель, а всё остальное Тася придумала. Обыкновенная метель. И дорога - обыкновенная, и никуда она не терялась. Дворник сметает снег метлой, а он всё летит, вот скажите, зачем мести улицу в метель? Может, ему просто нравится, вот он и вышел - поразвлечься... И вдвоём с метелью заняться любимым делом.
А Тася ничего уже не может делать, она с утра свернула горы и устала так, что... И теперь «на заслуженном отдыхе» - блаженствует на старом любимом диване, завернувшись в шерстяной невесомо-ласковый плед, и ей невыразимо хорошо. Ей всегда нравилась метель, зима - любимое время года. Зима об этом знала и на день рождения подарила ей эту сказочно красивую метель.
А тогда, двенадцать лет назад, день её рождения был солнечным! - вспомнилось Тасе. И так же светло и солнечно было у неё на душе, и она сделала себе подарок - лыжную прогулку в дальнем лесу за МКАДом (московская кольцевая автодорога), там, где кончались идеально ровные тропинки Лосиного Острова с непременными скамейками, беседками и указателями на перекрёстках - и начиналась Подмосковная тайга.
Когда-то они катались здесь с папой - далеко, аж до самого Болшева, так что возвращаться приходилось автобусом - до железнодорожной станции. Они садились в электричку и ехали домой. И каждый раз привозили с собой поджаристую, вкусно пахнущую ржаную буханку, купленную в болшевском пристанционном магазинчике. Им казалось, что болшевский хлеб вкуснее московского. Да что там - казалось! Так оно и было.
Лыжные вылазки приводили в восторг обоих - лес за кольцевой дорогой был по-таёжному красив, а речка Ичка зимой превращалась в идеальную лыжню. За речкой лес расступался, и открывалось широкое поле, заросшее высокими стеблями какой-то травы с рыжими метёлками соцветий, которые осенью почему-то не осыпались и оставались зимовать. Щедро облитые солнечным светом, с качающимися под ветром пушистыми соцветиями - это спящее поле казалось живым. Тася ехала через поле и представляла, как будто сейчас лето, а поле представляла ржаным, и ветер раскачивал колосья, из которых, перемолов на мелькомбинате в муку, пекут те самые буханки с хрустящей корочкой... Буханки были из детства, и колосья тоже, и солнце. Солнце трогало горячими лучами Тасины обожжённые ветром щёки, щекам становилось тепло, и так же тепло и радостно было на душе.