В тот день рулевым была Тася. Она злобно пнула ногой рюкзак и просительно посмотрела на Тошу, сидящего рядом с ней. Тоша передвинул рюкзак себе под ноги (поскольку другого места на корме не было) и сунул в него нос.
- Ого! Сколько насушили... И белые, и чёрные, и бородинские есть! На выбор. Ты какие больше любишь? - предложил он Тасе. Этого Маша вынести уже не смогла.
- Что значит, на выбор? Их для тебя, что ли, сушили? Это же эн зэ, вот кончится хлеб, тогда и будете выбирать, а сейчас нельзя.
- А почему нельзя? Так хочется сухариков погрызть... Тут много, никто и не заметит. А пахнут как! Вкуснотища! - Тоша аппетитно захрустел сухарём.
- Да хватит нам хлеба, - поддержал друга Мурат, которому тоже хотелось сухарей, да и вообще - есть хотелось, завтракали-то - когда... А обед - за горами за лесами, когда ещё будет...
-Хлеба нам хватит. Его во всех деревнях, во всех посёлках продают. Альберт вчера на тот берег плавал, целый рюкзак привёз, буханок восемь, я сам видел. Может, купил, может, на тушёнку обменял. У нас тушенки много, а хлеба мало, вот и поменял, - с жаром заговорил Мурат. Маша притихла - спорить с Муратом ей не хотелось, да и рассуждал он вполне логично.
Тоша тем временем копался в сухарном рюкзаке, выискивая сухарики «пожирней-погуще», и вдруг присвистнул от восторга:
- Ребя-аата! Я с изюмчиком нашёл! Кто ищет, то всегда найдёт. А пахнут как, м-ммм, - замычал Тоша, отправив в рот сухарик «с изюмчиком». - Из чего, интересно, такие получились?... Это же булочки! Калорийки! Кто-то додумался, калорийки порезал и насушил, а я нашёл, - разорялся Тоша. - Я такие вещи нюхом чую. Живё-ооом!!!
Он протянул Тасе промасленный пакетик, она сунула в рот сухарь и зажмурилась. И тут не выдержал Мурат - переметнулся «в стан врага».
- А совесть у тебя есть? Мы с Машкой на вёслах карячимся, а вы сухарики хрустите! - игнорируя грамматические формы взревел Мурат на весь Селигер. И был немедленно заткнут (в буквальном смысле) сдобным сухарём. Маша гребла «насухую» - Тоша не мог до неё дотянуться, передать пакет тоже не мог - в руках у Мурата были вёсла. Маша попросила тоненьким голоском: «Мне оставьте один!» - Да что один, тут знаешь, как много...» - был ответ, прерываемый дразнящим сухарным хрустом.
С того дня тридцать седьмой лодке «жить стало лучше, жить стало веселей», как объявил когда-то своей стране товарищ Сталин. Втихомолку от других лодок, тридцать седьмая весело хрупала сдобные рассыпчатые сухарики, которых оказался целый мешок... Но как говорится, сколько верёвочку не вить, а кончику быть. Пропажа обнаружилась, когда хлеб закончился и Альберт принёс из продуктовой палатки рюкзак с буквами «НЗ».
Сухари выложили на стол, вынимая из пакетов, мешочков и коробочек, и каждый выбирал по своему вкусу - белые, ржаные, нарезанные кубиками, квадратиками и длинными ломтиками.
- Ух ты, бородинские, с кориандром! - восхитился Альберт. - Порадовали, ребята....
- А я сдобных насушил, с изюмом и орехами, - похвастался кто-то. - Сейчас найду, они в мешочке полотняном, голубеньком, я помню. Только... их почему-то нет. А где ж они?
В голосе говорившего звучало искреннее недоумение. Сдобные сухари искали всей группой, перетряхнув содержимое сухарного рюкзака, но голубой мешочек как сквозь землю провалился. Наконец все глаза обратились к экипажу тридцать седьмой лодки, за которой числился рюкзак «НЗ». Тридцать седьмая сделала непонимающий вид...
Лодок в группе было семь, экипажи именовались по номерам лодок, дежурства по лагерю (разведение костра, приготовление завтрака, обеда и ужина и охрана лагерного имущества) устанавливались в соответствии с номерами, по возрастающей: в первый день дежурила о лодка под номером пять, во второй - двадцать первая, потом тридцать шестая, тридцать седьмая, семьдесят шестая, девяносто вторая и сто тридцать восьмая, далее снова дежурила пятая лодка - и так все 15 дней, до конца похода.
Последнее дежурство оказалось лишним, и Альберт во всеуслышанье объявил, что дежурить будет экипаж, который последним покинет стоянку (при отплытии с места днёвки) - то есть самый недисциплинированный. Таким образом, лишнее дежурство станет справедливым наказанием. С того дня экипажи оказывались последними с переменным успехом, и только тридцать седьмая лодка со всех стоянок отплывала первой, что всегда было в группе поводом для шуток: первыми отплывают самые ленивые.
И теперь двадцать четыре пары глаз на экипаж тридцать седьмой и ждали, что они скажут в своё оправдание: сухари-то ведь слопали, в тридцать седьмой всё время что-то жевали! Весь день жевали и хохотали тоже - весь день.
Тридцать седьмая, вопреки ожиданиям, оправдываться не спешила. Мурат невозмутимо глядел своими чёрными глазищами и жевал еловую веточку. А может, сосновую. Тася и Маша молчали и глупо хихикали. Тоша, глумливо ухмыляясь, вывернул карманы джинсов - жестом заправского фокусника, и проделал то же самое со штормовкой. У него это получилось красиво и артистично.