Дом был, как тогда говорили, частный, с двускатной крышей и уютной верандой с белыми тюлевыми занавесками. В саду росли огромные раскидистые яблони, по-молодому стройные вишни и смородиновые кусты, за которыми сверкал чистыми стёклами парник. А под самыми окнами пламенели невиданной красоты тюльпаны. Тася уставилась на них, не в силах отвести глаз.
- Нравятся? - с гордостью спросил Павел. - Это мама моя посадила, называются махровые. Она у меня цветы любит. Весной ещё снег не сошёл, а у неё подснежники растут, крокусы, потом нарциссы зацветают... Теперь вот - тюльпаны. А осенью астры. Необыкновенные! Вот приедешь осенью, сама увидишь.
Когда Тася собралась уходить, Павел задержал её у калитки - «Подожди, я сейчас...» - и вернувшись, сунул ей в руки целую охапку тюльпанов с изгибистыми резными лепестками. Тюльпаны пахли чудесной, волшебной свежестью, словно изысканные, баснословно дорогие духи.
- Паша, ну зачем ты? Зачем мне столько? - отбивалась Тася, отталкивая от себя букет, который можно поставить разве что в ведро. За её спиной кто-то сдавленно охнул, Тася обернулась - и встретила тяжёлый, полный ненависти взгляд.
- Я не хотела! Пусть бы лучше росли, - пролепетала Тася, с ужасом глядя на разорённую -словно Мамай прошёл - грядку.
- Чего уж теперь, - овладев собой, натянуто улыбнулась мать Павла. - Бери, коль тебе подарили. Другие вырастут.
Больше Павел её не приглашал.
И теперь, принимая из его рук тюльпаны, Тася вспомнила ненавидящий взгляд его матери. За что она её невзлюбила? У неё высшее образование, престижная, как теперь говорят, работа, наконец, квартира в Москве. И Павел без неё не может, каждый день звонит. Чем же она не угодила его матери? Злится, наверное, что её сыночек от Таси ни на шаг... Вот и на Новый год припёрся, сам напросился, и теперь будет сидеть и молчать -всю новогоднюю ночь.
Тасины предположения оправдались: Павел сидел у телевизора уже четвёртый час. Грыз семечки, которые Тася нажарила как он любил - с солью и с маслом, и молчал... четвёртый час!
- Вы как хотите, а я не могу больше сидеть, я спать пойду, - не выдержала Тасина мама, - Устала от телевизора этого...
Мама ушла к себе, и тут случилось невероятное: Павел раскрыл рот. То есть, он и раньше его открывал, чтобы что-нибудь туда положить. И вот - заговорил. Изумлённая Тася услышала, что телевизор ему надоел, и он бы удовольствием лёг.
- Хочешь, на диване тебе постелю? - предложила ему Тася. - Как ты поедешь по темноте? Да и электрички не ходят уже...
- Да я и не собирался, я здесь хотел. Я пойду умоюсь, - и Павел буднично протопал в ванную. Тася постелила ему на диване и вышла.
- Тебе удобно? - спросила Тася, когда Павел улёгся, выключив телевизор и погасив свет.
-Да, спасибо, - донеслось с дивана. - Я бы давно лёг, да как-то неудобно было. Думал, ты посидеть хочешь, телик посмотреть.
- Так чего же молчал? Если честно, я из-за тебя сидела, - с досадой сказала Тася. Диван жалобно скрипнул, Павел негромко рассмеялся и пробормотал что-то вроде «Дурочка! Надо же...» или «Доброй ночи всем», Тася не разобрала. Она ушла к себе и долго лежала с открытыми глазами и ждала Павла. Глаза слипались, хотелось спать... Тася встала и на цыпочках прошла в гостиную. С дивана доносилось мерное сопение. Павел спал.
Тася вернулась к себе и легла, ощущая смешную детскую обиду - как ребёнок, который искал под ёлкой подарок, а подарка не было. Так и лежала без сна, а мысли кружились по бесконечному кругу, из которого не было выхода.
Утром в дверь деликатно поскреблись: «Тук-тук! Ты не спишь? А под ёлочкой что-то лежит! Дед Мороз подарки принёс, - радовался Павел. «И чего радуется, дурачок? С племянниками своими меня перепутал, шоколадку под ёлочку положил» - с досадой подумала Тася, одеваясь.
- Тась, ты скоро? Я вообще-то есть хочу. Тась! - гудел под дверью Павел. - «Как телёнок!» - разозлилась Тася.
Подарки были извлечены из-под ёлки, освобождены от нарядно-ярких обёрток и восторженно приняты, как и подобает подаркам.
- У меня завтрак готов, завтракать идите, - пригласила с кухни мама. Тася принуждённо улыбнулась Павлу, взяла его за руку и повела на кухню...
Павел за обе щеки уплетал всё, что ему подавали. - Как Роник! - прыснула Тася. Роник (полное имя Рональд, в честь Рональда Рейгана) был стаффордширским терьером их соседей по даче и больше всего на свете любил поесть. Валентина Тихоновна говорила - кушать: «Роник, детка, кушай, супчик с курочкой тебе сварила, как ты любишь» - и с умилением смотрела, как он ест, двигая крупными страшными челюстями и смешно фыркая, когда супчик заливался ему в ноздри - Роник совался мордой в тазик, заменявший ему миску, и вылезал только когда в тазике ничего не оставалось. Курицу он съедал целиком, доставая из бульона и брезгливо отряхивая налипшую вермишель. Потом наступала очередь бульона. «Завтрака» ему хватало на весь день. Вечером Роник хрустел собачьими галетами и улыбался во всю пасть американской фальшиво-доброжелательной улыбкой (перекусал половину дачников, хозяева отделались штрафами), за которую и получил своё имя.