Может, пойти покататься? - Тася глянула в окно - всё та же метель и тусклый неяркий свет фонаря в наплывающих сумерках. Какие лыжи! Может, завтра пойти?
Тася стояла у окна и смотрела в ночь - или это был вечер? Чёрный, метельный, недобрый, с белыми космами снега. Такой чёрный вечер уже был в её жизни.
Тогда она бесцельно сновала из комнаты в кухню, из кухни в коридор, из коридора в комнату, и по старой детской привычке считала шаги: если чётное количество, всё будет хорошо, если нет...
Выходил всякий раз нечёт. С дивана, где лежала Тасина мама, не доносилось ни звука: мама всегда молчала, когда ей было плохо - не хотела её пугать. Ведь всё обойдётся, не в первый раз...
- Мама, ты как? Тебе лучше? - не выдержала Тася. Она никогда не любила молчания. Вопреки известным поговоркам о золоте и согласии, за молчанием обычно скрывают ложь.
- Да вроде, получше... Или нет? Не пойму.
Ноги сделались вдруг ватными, и на них было странно идти. Но она дошла - до телефона, непослушными пальцами набрала «ноль-три». Набрать получилось не сразу: пальцы срывались с диска.
- Ждите. Машина будет, - безразлично пообещали на том конце провода. Тася стояла в тупом оцепенении и слушала короткие гудки - ту, ту,ту,ту, жду, жду, жду,жду...
На цыпочках подошла к дивану. Мама, казалось, спала, но это был не сон - забытьё. Тася не помнила, сколько времени просидела возле неё. Наконец мама открыла глаза.
- Я спала? Так хорошо поспала... Вроде, мне полегче стало. А ты чего сидишь?
- Да я так... Услышала, что ты проснулась, и подошла, - сказала Тася, стараясь, чтобы голос звучал беспечно.
- А мне папа приснился! Будто мы костюм ему покупали в универмаге «Московский». Сколько он их перемерял - и все плохо сидели! Пиджак впору, а брюки висят. А поменьше размером - брюки сидят идеально, а пиджак маловат, - рассказывала мама, и Тасе казалось, что костюм был куплен на самом деле, а остальное - мамина болезнь, и забытьё, и ожидание скорой, которой до сих пор нет, - остальное только сон. Всё неправда! Сейчас мама доскажет свой сон, и они пойдут пить чай с вареньем! Надо бы чайник поставить...
- И знаешь, что я сделала? - приподнявшись на локте, с улыбкой продолжала мама.. - Отнесла в примерочную два костюма разных размеров и там поменяла: пиджак взяли пятидесятого размера, а брюки сорок восьмого. И никто не заметил, и на кассе пробили и дали нам чек! И папа сказал, что мы сделали финт ушами.
Тася помнила это папино любимое выражение, означающее - именно то, что они проделали в универмаге «Московский».
- А потом что было? - спросила Тася.
- Потом... Я на работу собралась ехать, а он мне говорит: «Ты забыла, что сегодня воскресенье. А вроде пятница была. А он упёрся, воскресенье - и всё тут! Ну, и поехали домой. А на станции вспомнили, что хлеба дома нет, я домой пошла, а он за хлебом, я, говорит, быстро, - скороговоркой бормотала мама. - Суп надо разогреть, он придёт сейчас...
Что она такое говорит?! Хорошо, что во сне они расстались, папа отпустил её домой, а сам остался. Не взял маму с собой. Значит, она останется с Тасей. Значит, поправится. Вот тебе и чёт-нечёт, - обрадовалась Тася. Тишину пронзила резкая трель звонка: это приехала скорая.
- Это папа. Иди, открой, - сказала Тасе мама. - И суп выключи.
Тася ужаснулась и побежала открывать, и пока врач хлопотал вокруг мамы, отрывисто отдавая приказания медсестре, - ещё на что-то надеялась...
- Ваша фамилия, имя, отчество? - зачем-то спрашивал маму врач.
- Некрасова, Лидия Васильевна, - медленно проговорила мама, словно сомневаясь в сказанном..
- А как зовут вашу дочь, помните? Назовите полное имя.
Он что, с ума сошёл, этот врач? Спросил бы у Таси. Но упрямый врач снова и снова задавал маме этот несложный вопрос, а мама молчала.
- Лидия Васильевна, вы меня слышите? Как зовут вашу дочь?
Мама наконец заговорила, словно в бреду произнося слова.
- Мою дочь? Мою дочь зовут... Та... Тася.
- А полное имя - как? - допытывался врач.
- Не помню. Я... не знаю. Тася... Нет, не помню...
Тася вышла в коридор и зажала руками уши, чтобы не слышать, как мама не может вспомнить её имя. А потом из комнаты вышел врач и, глядя куда-то в сторону, развёл руками... Значит, папа всё-таки пришёл. Хлеба купил и пришёл, и сейчас - где-то там, далеко, - они сели обедать. А папин новый костюм, аккуратно выглаженный, висит на плечиках в шкафу. Тася его уже не увидит, в новом костюме, а мама увидит.
Мама, папа, вы любили меня по-настоящему - такую как есть. И я вас любила и сейчас люблю. Так куда же вы ушли? Так хорошо было - всем вместе. А теперь я даже день рождения отмечаю одна. Никого не хочу видеть.