Пресс-корпус в Вашингтоне насчитывал более двух тысяч аккредитованных корреспондентов из Соединенных Штатов и тридцати иностранных государств. Снабженные пресс-карточками, источник которых Страттен не разглашал, Боб Уолберг, его сестра и трое остальных получили доступ в Капитолий и его две галереи для прессы за полчаса до этого. Все прошло гладко, в точности так, как и предполагал Страттен. Вчера Уолберг и другие сбрили бороды, подстригли волосы и подобрали себе строгие костюмы, в которые они сейчас и были одеты. Страттен заполнил их бумажники всеми типами фальшивых удостоверений.
Далее Страттен основательно проинструктировал их. Ранее в Капитолии бомбы взрывались дважды. В 1915 году немец-инструктор из Корнеллского университета в знак протеста против американских поставок оружия союзникам взорвал устройство в приемной комнате сената, но это не причинило большого ущерба. В 1970 году радикалы взорвали бомбу в крыле сената — это была мощная взрывчатка, установленная в мужской уборной на первом этаже. Всего одна бомба, но она разрушила семь комнат: повалила стены и сорвала двери с петель. Пластиковая взрывчатка, которую нес Боб Уолберг, была еще более мощной, а у его напарников бомбы были в четыре раза больше. В этот раз угроза представлялась неизмеримо серьезнее: в 1970 году взрыв произошел рано утром, когда в здании почти никого не было. Сегодня конгресс заседал, и Страттен охватил оба крыла: трое в палате представителей, двое в сенате. Все здание должно было взлететь на воздух.
Пора, подумал Боб Уолберг. Вокруг него кружились репортеры, которые постоянно садились и вскакивали, толпясь в проходах галереи для прессы. Нетрудно было различить агентов секретной службы в их деловых костюмах, старающихся уследить за всеми. С бесстрастным видом он поднял портфель на колени и со щелчком открыл его. Он знал, что охранники наблюдают за его движениями, но его портфель уже осмотрели на входе, и бомба не была обнаружена. Поэтому они и не старались найти ее сейчас. Вряд ли кто-нибудь мог ее обнаружить, пока не будет слишком поздно.
Вдоль заднего ряда галереи для прессы стояли несколько мужчин в форме. Но Страттен предупреждал, что они не представляют опасности. Это были люди из отряда полиции Капитолия, и большинство из них являлось случайными людьми — студентами, нанятыми на полдня.
Вытащив блокнот и карандаш, он защелкнул портфель. Затем взглянул на часы: 12.10. Начало затягивалось, как всегда. Когда он ставил портфель вниз, под сиденье между лодыжками, он коснулся заклепки под латунной защелкой и таким образом включил механизм отсчета времени. Его всегда можно было остановить — в этом состояло преимущество секундомера перед обычными часами.
Но теперь он отсчитывал секунды, и Боб Уолберг знал, что у него есть тридцать минут на то, чтобы убраться отсюда.
Его ноздри расширились, и он начал потеть.
Галереи заполнялись людьми.
В дальнем конце галереи для прессы он увидел Сандру Уолберг, выглядевшую вполне профессионально с открытым блокнотом на коленях и занесенным над ним карандашом.
Внизу конгрессмены устраивались в полукруглых рядах кресел. Из двери позади трибуны спикера появился сам спикер палаты представителей Милтон Люк. Привратник сопровождал сановников к центральному проходу и усаживал их. Место Боба Уолберга было в третьем ряду галереи для прессы, над трибуной и несколькими ярдами левее ее; он окинул критическим взглядом расстояние и подумал, что взрыв должен снести добрую часть левой стороны кресел палаты представителей.
Кто-то устанавливал микрофон и дул в него для проверки; эти звуки раздавались эхом из динамиков. На трибуну взошел священник палаты представителей, и усилители донесли до Боба Уолберга его старческий, потрескивающий голос: «Благословен народ, живущий в Господе…» — и в голове Боба автоматически всплыло: Псалмы, стих 33, строфа 12. На мгновение он вспомнил субботнюю школу при храме в Калвер-Сити и раввина, говорившего добрые, разумные слова о добродетели Божией и людской. Он вспомнил также, как он, тринадцатилетний еврейский мальчик, прошел обряд инициации и отец подарил ему по такому случаю велосипед. В сущности, его отец был глупым и лицемерным буржуа, который притворялся либералом, держал зловонный гастрономический магазин и делал взносы в фонд Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
— Господи Всемогущий, — произносил нараспев священник, — в первый день этого Девяносто пятого конгресса мы обращаем к Тебе взоры и благодарим Твою счастливую заботу о нас…
В то лето, когда Боб Уолберг прошел обряд инициации, в местечке Уоттс был погром, и он вспомнил, как отец заряжал дробовик со словами: «Хей, посмотрим, как эти ублюдки пойдут по моей улице!» Это был его отец, произносивший банальные социалистические фразы и первым в округе купивший цветной телевизор, плативший жалкие гроши черным и мексиканцам, которые косили газоны, чистили магазин и убирали в доме Уолбергов, пока те проводили уик-энды в Лас-Вегасе, и посылавший Боба и Сандру в лагеря и школы для «трудных» детей буржуа.