Всем в группе, обеспечивающей обмен, было приказано держаться от Куо на небольшом расстоянии — в прицеле у меня не должна была появиться ни одна лишняя фигура. Куо приблизился к белой черте и оглянулся. Я приложил глаз к окуляру. Расстояние для такого выстрела было пустяковым. Он смотрел прямо на меня. Это длилось секунду, затем он отвернулся и начал говорить о чем-то с офицером, возглавлявшим тоже немногочисленный отряд китайцев.
К середине моста с обеих сторон приблизились по нескольку военных машин. Они развернулись в том направлении, откуда приехали, и выстроились в колонны. Из первой машины за линией вышли трое или четверо гражданских, среди них я заметил Персону: он стоял с непокрытой головой, без плаща, руки за спиной; потом сделал несколько шагов в нашу сторону. Я отметил, что он двигался легко и свободно.
Куо стоял на месте, в считанных дюймах от заветной линии, за которой — жизнь. Офицер отошел назад, побеседовал с одним из гражданских и опять подошел к Куо. Куо не двигался. От белой черты его отделял один шаг, за ней — его вооруженные соплеменники, его кровь. Свои защитят. Но он знал, что сзади, с расстояния менее шестидесяти ярдов, в его спину уперлось тонкое перекрестье.
Меня бросило в пот. Массивный приклад «хускварны» постепенно наливался свинцом. Визирные линии прицельной сетки дрогнули, на сантиметр опустились вниз, но я моментально поднял их обратно. Начало пропадать ощущение времени.
Один против ста, говорил Ломан. Если не против тысячи. Время шло, а Куо все разговаривал: я слышал его пронзительный голос, разбирал отдельные слова. Пока красноречие Куо эффекта не возымело — доблестный воин Китайской республики строго и неукоснительно соблюдал приказ и не желал вникать в высокие секреты государственной политики. Попробуй он нарушить свой священный долг, и командир раздумывать не станет — у него свой приказ на этот случай.
Офицер что-то резко возразил, и я увидел, как рука Куо мелькнула в воздухе и ударила его по лицу.
Последовали крики, щелканье затворов, охрана и там и тут приготовилась стрелять.
Ничего. Тишина и мучительная неподвижность.
У меня стучало в висках. Именно это Ломан подразумевал под ненужным риском — по двести человек с обеих сторон и Персона между ними.
Левое веко начало подрагивать. Я выругался, проклиная Куо и свои собственные нервы. Тяжелая винтовка стала еще тяжелее, перекрестье снова скользнуло вниз, «хускварна» смотрела Куо в поясницу. Пот был на лбу, на руке, на указательном пальце.
Офицер отвернулся, и с Куо теперь говорил человек в гражданском. Его акцент я определить не мог, хотя слышал отлично. Он несколько раз упомянул об ответственности, Куо каждый раз энергично кивал. Человек в гражданском обратился к заместителю командира группы, сказал ему несколько слов, и тот щеголевато козырнул.
Зычный приказ прокатился над мостом протяжным эхом, охранники эскорта взяли оружие на караул и только что говоривший гражданский обратился через белую линию к британскому поверенному в делах. Потом что-то сказал Персоне.
И вдруг Куо повернулся и посмотрел в окуляр прицела. Линии дрожали, но мне удавалось удержать их на цели. Кроме них и Куо, ничего вокруг я не замечал, но слухом уловил, что на мосту началось быстрое движение: забегали люди, хлопнула дверца автомобиля, завелся мотор.
От середины моста к берегу, в нашу сторону, проехала машина, следом другая. Фермы моста загудели от дружного топанья марширующих ног. В свежем утреннем воздухе поплыл запах отработанного бензина.
Куо стоял неподвижно и смотрел прямо в прицел.
Кто-то подошел ко мне, и я услышал голос Ломана:
— Все в порядке, Квиллер. Он у нас.
Я опустил винтовку.
По пути к караульному помещению, где собрались все, я отстегнул магазин с патронами и через перила моста выбросил его в воду.