Последние слова Мадлен договорила на сцене. Она начала кружиться, раскачиваться на одном месте и улыбаться в публику. У Мадлен — полные бедра и икры, которые нравятся мужчинам. Туника у нее короче, чем у других, — она делала свое дело, как человек, знающий себе цену.
Флипотт изящнее и гибче. В ее танцах больше стыдливости и сдержанности.
— Можно подумать, что ты танцуешь на балу у монастырок, — говорила ей Мадлен. — Никакое жиго не возбудит аппетита, если оно плохо подано.
В конце акта капельдинер вынес на сцену корзину белых лилий и подал ее Флипотт. Девушка стояла и кланялась, краснея под гримом, чувствуя, что на нее смотрят товарки завистливыми глазами.
— У этой девчонки совсем нет такта…
Конечно, это прошипела премьерша, больше недели не получавшая подарков.
«Ах, боже мой, боже мой, лучше бы он этого не делал».
Флипотт остановилась в темном углу со своей корзиной цветов. Корзина была одной высоты с танцовщицей и очень тяжела. Девушка нюхала цветы, пахнущие дурманом и болотом. Их влажный запах казался ей таким сладким, душным и вместе с тем таким печальным.
Нужно было идти переодеваться, но Флипотт не двигалась. Она сама не знала, что с нею… Дом, старуха-мать, Лагиш, новый поклонник, Этьен… Почему их нельзя примирить, соединить в одно так, чтобы стало все легко и просто?.. Как бы она тогда была счастлива. Иметь свой дом, своих близких рядом и любимого человека… и потом быть обеспеченной…
Флипотт трудно было делить себя между ними всеми, а иначе она не могла… Голова ее чуть кружилась от запаха. Она закрыла глаза на мгновенье и внезапно услышала рядом с собою:
— Наконец-то я нашел тебя.
Она испуганно дернула головой и увидела в полусвете кулис фигуру Этьена Виньело. Он стоял перед ней в широченном своем пальто, с тростью в руке, в мягкой широкополой шляпе, сдвинутой на затылок.
Он смотрел на цветы и говорил медленно, точно подбирал слова, подыскивал выражения.
— Видишь ли, я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой… Дело в том, что сегодня на вечере у Мопа я закурил твою сигару, и мне пришли в голову некоторые мысли… о сигаре…
Флипотт все еще отсутствовала, она ширила глаза, стараясь понять:
— О сигаре?
— Да, о ней… Я спросил себя — где ты могла ее достать…
— Где я ее достала?
— Да… Этот вопрос я задал себе несколько раз… И должен тебе сознаться, он не был мне приятен. Потому что, потому что, — ты понимаешь сама, сигара не всегда найдется у молодой девушки… Это редкий случай…
Он оборвал на полуслове. Некоторое время оба молчали, глядя на цветы, стоящие между ними.
Наконец, Флипотт произнесла едва слышно:
— Но я могла купить ее…
— Конечно, — перебил ее художник, — я так и отвечал себе: просто она взяла и купила ее в табачной лавке. Но в том-то и дело, что ты ее не купила. Об этом не стоит говорить… Ты ее не купила… Надо понимать толк в сигарах, чтобы купить такую…
— Что?..
Флипотт сделала слабое движение. Она вспомнила о сумочке. Там лежит большая груша, — она хотела подарить ее Этьену — теперь этого не нужно делать…
Никогда не нужно будет…
И этот пустяк, эта мелочь наполнили ее безнадежностью. Слезы появились у нее на подкрашенных ресницах, озноб прошел по телу.
Она стояла перед Виньело и беззвучно плакала. Этого никто не мог бы понять. Это самое непоправимое, самое мучительное. Ей не в чем оправдываться, ей не хочется лгать. Она никогда больше не принесет ему маленького подарка. Ему не нужно. Пусть он отвечает на свой вопрос, как ему угодно.
— Вот, — говорил художник, тупо глядя на цветы, — я за этим и пришел сюда. Я хотел сказать тебе, что ты не могла купить сигару… и видишь ли, это не очень приятно, этот пустяк расстроил мне нервы… В конце концов, я могу курить папиросы, если только они мне по средствам… но, понимаешь ли, сигары, чужие сигары… это чересчур даже для меня… для такого художника, как я… которого можно судить за порнографию… Понимаешь?
Правая щека его дернулась — у него это бывало всегда, когда он нервничал. Сомбреро съехало еще ниже на затылок.
Но почему он говорит так долго? Что ему нужно?
— Мне пришлось обегать несколько магазинов, пока я нашел такую точно…
Он пошарил у себя в глубоких карманах пальто и вынул сверток.
— Здесь две, — сказал он, неловко тыча сверток в корзину с лилиями. — Две, — повторил он отрывисто.
И оборвав, почему-то стал дуть на лепесток цветка.