— Посмотрите, mesdames, здесь что-то написано!
— Да, красная бумажка, — подхватила m-me Ригаду, самая подвижная из присутствующих.
— Это воззвание, — вставила свое веское мнение m-me Берже.
— Я читаю только лишь воззвания Бурбонов, — возразила дама, пришедшая последней и страдавшая одышкой, — но те печатаются на бело-голубой бумаге!
— «Социалист-предатель», — прочла m-me Какерлак. — «Товарищи, прочтите эту стенограмму, не требующую комментариев…»
Дальше m-me Какерлак читать не могла. Ее придавили к стене новые любопытные.
— Конечно! — кричала в задних рядах одна почтенная особа, размахивая корзинкой. — Это проделки анархистов! Они хотят взорвать Елисейский дворец!
— Долой мошенников, залезающих в наши карманы! — завизжали другие почтенные дамы. — Скоро ничего нельзя будет купить на базаре. Франк падает, цены растут…
— Боши не платят нам контрибуций!
— Они хотят еще отнять у нас колонии!
— Социалисты заодно!
— Колонии нас кормят! Никто их не может отнять!
— Да здравствуют Бурбоны!
— Идем скорее к Центральным рынкам. Сегодня последний день свободной торговли.
— Что?
— Как?
— Пустите, mesdames, пустите! Я выцарапаю ей глаза!
Толпа гражданок росла. К ней присоединились мальчишки.
Кто-то с фонарного столба кинул в толпу, как картечь:
— Авто, метро, трам и фиакры забастовали. Граждане, можете идти пешком!
М-ше Какерлак едва выбралась. Она опрометью кинулась к себе домой.
— Флипотт! — взвизгнула она, вбежав в комнату, где лежала ее дочь, — Флипотт! Началась революция! Я сама читала красную афишку!
Флипотт со стоном повернулась.
— Что ты говоришь, мама? Какая революция?
— Самая настоящая, не требующая комментариев — как написано в воззвании!..
В квартире Лагиша трещал телефон. Сонный лакей, поддерживая незастегнутые брюки, кричал:
— Нет! нет! нет! да нет его дома, говорят вам! Не знаю! Нет! Не возвращался со вчерашнего вечера. Не знаю!
Почтенные гражданки, кроме m-me Какерлак, оставшейся дома при больной дочери, мчались сомкнутыми рядами по улицам к Центральному рынку. К ним присоединялись все новые воительницы. Шляпки съезжали на затылок и на нос, вязаные косынки развевались подобно крыльям летучих мышей. Окна дребезжали от их визга.
Зеленной ряд был взят приступом. Красные пучки редиса, золотые связки моркови, бильярдные шары луковиц, изумрудные султаны петрушки и сельдерея, завитые парички салата носились над головами сражавшихся.
— Долой социалистов и бошей!
— Да здравствуют Бурбоны!
— К черту Лагиша!
Впервые Париж видел такое восстание женщин. Феминистки могли радоваться.
— Гражданки! — надрывалась одна из них, взобравшись на газетный киоск. — Ваши дети будут голодны и несчастны до тех пор, пока вы не возьмете бразды правления в свои руки. Да здравствует женщина-президент!
Она была великолепна, эта Лизистрата двадцатого века. Глаза ее из-под пенсне метали молнии, костлявые пальцы в клочья разрывали воздух.
Женское море выступило из берегов Центрального рынка и разлилось по Большим бульварам. В двух-трех местах нашли исцарапанных и искусанных полицейских, пытавшихся водворить порядок.
Телефонный звонок в квартире Лагиша надрывался. Лакей, обескураженный, перестал отвечать.
Начальник полиции распорядился вызвать пожарные команды. С безоблачного солнечного неба на протестующих хлынул дождь.
Густые толпы любопытных высыпали на улицы и стояли на тротуарах, смотря на демонстранток.
Выступили монархические организации и «Лига отделенных начальников» — с бело-голубыми стягами. Рядом с красными афишками налипли бело-голубые — с призывом:
ГРАЖДАНЕ, ТРЕБУЙТЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ БУРБОНОВ!
В десять часов горничная разбудила m-me Мопа.
— M-me, вас хочет видеть его превосходительство, m-r Дюкане.
— Я хочу спать, — пролепетала Колибри.
— Они настаивали, чтобы я вас разбудила.
— Хорошо, пусть войдет.
Дюкане тотчас же появился в дверях. Он даже не улыбнулся, взглянув на сонное, розовое личико Эрнестины, выглядывавшее из-за спутанной сети пепельных волос.
— Эрнестина, скажи мне, какая контора прислала тебе монтеров для проводки электричества к вчерашнему вечеру?
— Каких монтеров? Я ничего не понимаю. Что с вами, мой друг?