— Хорошая мысль, но поздно пришла. Сейчас нас начнут по одному вызывать в соседнюю комнату и каждый будет говорить, что хочет поскорее вернуться домой, а это глупо. Тут такой воздух, пляж, теннисный корт…
— Не трави душу, — простонала Гелена. — Можно было бы классно загореть…
— Я переговорю с Арсением, а ты подкинь мысль Вите…
Евгений подошел к Строгулину и предложил тому воспользоваться возможностью отдохнуть в замке. Арсений сначала выразил недоумение, затем негодование, но Евгений шепнул ему еще пару слов, и он согласно кивнул.
— А остальные? — поинтересовался Строгулин.
— Очень нужно. Кто не захочет, пусть катит домой! Мы с Геленой остаемся.
Появившийся в гостиной инспектор выразил всем свои соболезнования и, взглянув на список фамилий, первым вызвал Павла Мельгунова.
То ли все друзья погибшей сговорились, то ли действительно никто ничего не видел, но их показания можно было наложить одно на другое и не было бы ни малейшего отклонения, даже в запятой.
Когда все снова собрались в гостиной, инспектор поинтересовался, останутся ли они в замке или предпочтут уехать домой. В дверях показался метрдотель, которому ужасно хотелось, чтобы эти русские уехали, а он уже проданный им месяц отдыха перепродал бы вновь.
— Да, мы хотели бы уехать! — высказался за всех Павел.
— Подожди! — остановил его Чегодаев. — Если ты хочешь, уезжай. Только Лору этим не вернешь. Она сделала нам подарок, а мы, получается, выбрасываем его. Я лично остаюсь.
Мельгунов задумался.
— И я остаюсь, — заявила Гелена.
— Я тоже, — проговорил Арсений и взглянул на Зою.
Та несколько растерялась.
— Я… — тихо начала она, но Вита перебила ее, выразив свое согласие с большинством.
— Ну и я тогда, — проговорила Зоя.
Инспектор смотрел на Павла.
— Раз все решили остаться, я тоже останусь. Метрдотель вздохнул: «Не повезло». Инспектор сказал: «D’accord!» и покинул замок.
— А не сыграть ли нам? — обратился Чегодаев к Строгулину.
— С удовольствием!
Вита предложила Гелене и Зое пойти на пляж. Павел присоединился к ним.
Полулежа на шезлонге, накрыв лицо шляпой, Вита разнеженным голосом проговорила:
— А ты сразу — уезжать! Ведь как хорошо, а? Всем телом, всей душой отдыхаешь.
— Угу!.. — в полудреме ответил Павел, лежа на животе и подставляя свою спину солнцу.
Вечером за ужином все наперебой хвалили друг друга, что решили остаться.
— У француза… у метрдотеля… физиономия вытянулась, — хохотал Арсений.
— Ох и жадины эти французы! Отец их Гобсек, а мать Скаредность. Но обожают строить из себя ценителей прекрасного! — залилась хохотом Вита. — Знала я одного такого… Умора! Не квартира, а сарай трехкомнатный. Воздух затхлый, все в пыли… Какой-то манекен на комоде стоит в мундире кирасира. Оказывается, это мундир его прапрадедушки. Нет, вы представляете, сколько на нем пыли! — хохотала Вита. — А мебель изъедена короедом. Вся, вся, — Вита сморщилась и брезгливо потрясла руками, — вся в мелких дырочках. Брр! А он мне: «Это антиквариат!» Нет, я не против антиквариата, но когда это… — она оглянулась, — да вот хотя бы как здесь, все блестит и никаких жуков короедов… Мерзкие… мерзкие эти французы…
— А кто лучше?! — воскликнула Зоя, которой очень шло темно-зеленое платье с глубоким декольте. — Англичане, что ли? Те вообще… — она сделала неопределенный жест, потеряла мысль и потянулась за бокалом с шампанским.
— Правильно, Зоя! — подтвердила Гелена. — Ну кто видел, ребята, без обиды, красивее парня, чем наш Павел?! Да какой немец-француз-итальянец с ним сравнится!..
— А наши русские красавицы! — подхватил Арсений.
— Давайте жженку сделаем, по-гусарски! — внес серьезное предложение Евгений.
Он вызвал метрдотеля и объяснил, что нужно доставить.
Жженка удалась. Перепились, сдобрив ее изрядным количеством, кто шартреза, кто виски, кто водки… Захотелось музыки… Павел сел за рояль и тихо стал наигрывать канкан.
— Отчего тихо? — спросил Евгений.
— У нас же траур… — пояснила Гелена и вдруг, подняв руку, попросила всех замолчать. — А ведь как права оказалась Лорка, как она нас подобрала…
— Можно сказать, жемчужина к жемчужине, — красиво ввернула Вита.
— Признаюсь, так комфортно и легко мне давно не было, — высказался Павел и поцеловал Виту в плечо.
— И мне, — развалясь в кресле, полуприкрыв глаза, проговорил Арсений.
— Спокойствие и умиротворение… — призналась Зоя.