— Барменшами валютного бара не становятся случайно. И случайные люди. Она в торговле очень давно. А значит… Ну?
— Могла сидеть, — предположил Косенков.
— Молодец, — кивнул Меркулов. — И значит… Ну?
— На нее есть дело. Или досье.
— Дважды молодец. Вот твое задание: выясни ее фамилию, адрес и найди в архивах все, что на нее есть. И сразу ко мне. Задание спешное, — предупредил Меркулов. — И не афишируй, ясно?
— Зачем вам она? — спросил Косенков.
— Неужели не понял? Мы не знаем этих людей. А она знает. И очень хорошо.
— Думаете, расскажет?
— А почему бы и нет? Если нормально поговорить с человеком… В общем, действуй.
Косенков вышел.
Пока Меркулов занимался текущими делами, а Косенков рылся в архивах, следователь по особо важным делам Турецкий рыскал по этажам института Осмоловского. Аспирантку из Казахстана он нашел сразу, вызвал ее с лекции и показал снимки.
— Это тот человек, которого вы видели в лаборатории Осмоловского?
Она долго рассматривала снимки.
Наконец сказала:
— Похож. Даже очень похож Но точно сказать не могу, я же видела его издалека, через окно.
Турецкий вывел ее на курительную площадку, предложил вглядеться в окна лаборатории Осмоловского и еще раз посмотреть на снимки.
Она с сомнением покачала головой:
— Нет, точно сказать не могу. Есть ощущение, что это он. Но утверждать — нет, не могу. Если бы я увидела, как он двигается, — возможно, узнала бы. А так — извините.
— Что ж, и на этом спасибо. Может быть, нам удастся показать его в движении. И не через окно, а в нашем кабинете.
— Тогда, если он, точно узнаю, — пообещала аспирантка. — Извините, мне нужно на лекцию.
Это было кое-что, но совсем не то, на что рассчитывал Турецкий. Еще с час он бродил по комнатам и показывал фотографии, но никто не узнал изображенного на них человека.
Турецкий по-прежнему был твердо уверен, что он на верном пути, но доказательств практически не было.
Он вышел в скверик перед институтом, присел на пыльную оградку и задумался. Было душно. Зелень уже перла из всех расселин старого асфальта, березы покрылись листвой, но она была еще слабой, не прикрывала от солнца.
Тогда был тоже душный день, даже жаркий, почему-то пришло на память Турецкому. Стоп, сказал он себе. Профессор работал над анализом около трех с половиной часов. Все это время убийцы должны были ждать. Допустим, за это время они сделали какие-то свои дела, но сюда вернуться они должны были ну как минимум за час до завершения работы профессора. Рассуждение самое бытовое: а вдруг он закончит раньше и уйдет домой? А результаты нужны были немедленно. Итак, час. Жарко. И хочется пить. Как и ему самому сейчас. Зайти в институт и попить в туалете из-под крана? Турецкий уже сделал несколько шагов к институтскому подъезду, но тут же остановился. В туалете? Из-под крана? Это Барыкин-то и этот толстяк, у которых денег куры не клюют? Турецкий внимательно огляделся и увидел то, что искал: небольшое открытое кафе на другой стороне улочки. Четыре белых пластмассовых столика с такими же белыми удобными креслами, что-то вроде стойки бара, уставленной фантами и прочими пепси. Что-то в нем словно бы подобралось.
Небрежно, как человек, которому некуда спешить, он подошел к кафе и облокотился на стойку.
— Как вы здесь работаете? — с сочувствием спросил он у смуглой девушки, орудовавшей посудой. — Пекло же! Хоть бы какой-нибудь брезентовый навес сделали, что ли? Знаете, такой, в полоски. И красиво, и прохладно.
— И не говорите! — отозвалась девушка. — Каждую неделю обещают, а толку — нуль! Вам чего налить?
— Минералочки, со льдом, — попросил Турецкий.
— Есть «Нарзан».
— А «Боржоми»?
— Вы будете смеяться, но «Боржоми» кончилось. В понедельник, как раз в мою смену, один толстяк последние запасы выхлебал. Стакан за стаканом. Причем текло с него, как будто только из бани. Аллергия, наверное, — предположила она, размешивая в бокале лед. — Весна, все цветет, у многих аллергия на разное цветение…
Она еще рассуждала о коварностях аллергии, а в голове у Турецкого всплыли слова академика Козловского: «Аллергия, возможно». Сомнений уже не оставалось. Турецкий вытащил из кармана снимки толстяка и показал девушке:
— Это он?
Она взглянула и засмеялась:
— Точно! Такой смешной. И такой толстый, в свою машину еле влез. В школе у нас таких называли «жиртрест».
— А какая у него была машина — не запомнили?
— «Нива». Белая. У нас такая же, только у него новая, а нашей уже пять лет.
Турецкий достал из кармана фоторобот Барыкина: