Появление в обновленной России финансового рынка заставило Марат включиться и в эту сферу деятельности. Он нанимал лучших специалистов, создавал банки и фирмы, занимавшиеся перекачиванием государственных кредитов в казну Марата, и можно было только догадываться об истинном размахе его деятельности. Формально же он числился генеральным директором небольшой фирмы «Эллада», занимавшейся торговлей импортной мебелью, и это, наверное, была самая честная и законопослушная фирма в Москве. Это было его прикрытие.
Еще даже не просмотрев все материалы до конца, Турецкий уже не сомневался, что выросшая в его сознании до зловещих размеров фигура этого маленького лысого человека с красным лицом стоит и за убийцами профессора Осмоловского и его лаборантки. Мишурин несомненно был человеком Марата: на нескольких снимках они стояли рядом и оживленно о чем-то разговаривали. Уж точно не о погоде. Человеком Марата был и Барыкин — Сергуня. Людьми Марата были и те, кто убрал Голышева после его провала.
Но ниточки, за которую можно было бы ухватиться, не было. Зацепку нужно было искать с другого конца: что за анализы делал профессор Осмоловский, что это за тайна, в которую он проник и которая стоила ему жизни?
Мелькнула мысль: а может быть, Косенков прав? Арестовать Мишурина, припереть к стенке неопровержимыми уликами, ошеломить внезапностью разоблачения и угрозой смертной казни, — может, и расколется? Турецкий понимал: вряд ли. Даже если запрятать его в Лефортово и держать под тройным контролем, он будет молчать, потому что прекрасно знает: он жив, пока он молчит.
И все-таки придется попробовать. Пусть Мишурин не сдаст Марата, но, может быть, про анализы хоть что-нибудь скажет?
Не лежала душа у Турецкого к такому решению, но иного выхода не было. Он потянулся к телефону, чтобы позвонить Яковлеву, но тот уже сам входил в его кабинет, и вид его не предвещал ничего хорошего.
Так и вышло.
— Только что сообщила «наружка» — ребята, которые вели Мишурина. Час назад он приехал на своей «Ниве» домой и пошел обедать. Через сорок минут вышел, сел в машину и завел двигатель. И… поехал. И…
— И? — повторил Турецкий, хотя уже догадывался, что за этим последует.
— Машина взорвалась. Мишурин — в клочья. У половины квартир стекла — вдребезги. Граммов триста тротила было подложено, не меньше. Наши туда уже выехали. Косенков тоже поехал.
— Не понимаю, — сказал Турецкий. — Когда был подложен тротил? Раньше? И он полдня с ним по Москве ездил?
— Не думаю. Подложили, вероятно, когда он обедал.
— А где же «наружка» была?
— Тоже отъехали пообедать, — объяснил Яковлев. — Говорят, их не было всего пятнадцать минут.
— Чтобы заложить взрывчатку, опытному человеку и пяти минут хватит.
— Значит, опытный человек и был, — хмуро согласился Яковлев.
— Знаешь, с кем бы я сейчас очень хотел бы поговорить? — спросил Турецкий.
— Догадываюсь. С ребятами из «наружки». Но это не по правилам, Саша, — напомнил Яковлев.
— По правилам, не по правилам! Конечно, не по правилам. А знаешь, что такое итальянская забастовка? Это когда все начинают работать точно по правилам — и работа останавливается.
Яковлев усмехнулся:
— Прибереги свое красноречие для другого случая. Я их уже вызвал. Сейчас будут.
Оперативники из системы наружного наблюдения, следившие за Мишуриным, вошли в кабинет Турецкого с понурыми лицами.
— Докладывайте, — распорядился Яковлев. — Обо всех его передвижениях и контактах — с утра.
— Вот — отчет, — старший подал Яковлеву лист бумаги.
— Так… 10.00 — вышел из дома и сел в машину. Направление — к центру. 10.34 — вошел в здание коллегии адвокатов. Пробыл там 44 минуты… Континенталь-банк — 30 минут… ТОО «Марина» — 22 минуты… А вот это интересно. 12.40 — подъехал к ресторану «Русь», пробыл 15 минут.
— Не заметили, с кем он там встречался? — спросил Турецкий.
— Нет. Мы не решились зайти внутрь: вид не тот.
— Ладно, идем дальше, — продолжил Яковлев. — 14.30 — подъехал к дому и пошел обедать…
— Он каждый день обедает дома, — попытался объяснить младший из оперативников. — И каждый раз — по сорок минут. Вот мы и решили тоже… перекусить.
— И перекусили, — съязвил Турецкий.
— Мы осознаем свою вину и готовы понести наказание, — твердо произнес старший.
Ребята были молодые и так искренне расстроены, что Турецкий решил их утешить.