— По последней уточненной информации, сегодня в Кремле действительно имела место попытка покушения на президента России.
Ирина Власьевна с довольным видом поджала губы. Ради того, чтобы отомстить ершистому Геннадию Павловичу, она была готова пожертвовать главой России.
— Один из посетителей Кремля, нигде не работающий, состоящий на учете в психиатрическом учреждении Игорь Викентьевич Курочкин произвел два выстрела из пистолета, тип которого сейчас уточняется, по руководителю государства, следовавшему с группой чиновников. К счастью, о преступном замысле Курочкина стало известно находившейся поблизости инвалиду-колясочнице Любови Зефировой, которая загородила президента своим телом.
Надежда Клавдиевна обмякла и сползла на пол, обняв ножку стола.
— Любушка, доченька, да на кого же ты нас покинула-а!..
— В настоящее время Любовь Геннадьевна Зефирова находится в одной из столичных клиник, ее состояние оценивается как стабильное. Это пока вся информация на этот час. Более подробно об этом и других событиях — в нашем утреннем информационном блоке. Оставайтесь с нами!
Придя в себя после краткого замешательства, Ирина Власьевна незаметно вытиснулась из комнаты и крадучись покинула квартиру, опасаясь, что боевито настроенный Геннадий Павлович хватится золотого кольца «чалма» с пальца Надежды Клавдиевны и подчистую отберет назад четыреста пятьдесят рублей.
— Жива, жива наша Люба! — затряс Геннадий Павалович Надежду Клавдиевну. — Состояние стабильное.
Он в радостном возбуждении широко прошагал к окну и обратно.
— Молодец, Любовь! Горжусь! Ты подумай — президента своим телом закрыла! Моя кровь! Моя, Зефировская!
— Ишь ты, Зефировская! — сквозь слезы радостно заартачилась Надежда Клавдиевна. — Кого это ты своим телом спасал? Чего-то не помню?
— Да ты просто не знаешь. Я не рассказывал никогда.
— О чем?
— А в армии кто ротного прикрыл? Ему за ту гулянку знаешь что светило? А я его прикрыл!
— За какую гулянку? — насторожилась Надежда Клавдиевна.
— Да ладно, чего теперь вспоминать? — свернул разговор Геннадий Николаевич. — А Любовь — моя кровь!
— Гена, так ведь нам ехать в Москву, поди, надо? За Любушкой ухаживать?
— Само собой, — взволнованно согласился Геннадий Павлович. — Ребенок там в таком положении стабильном, кровью, может, сейчас истекает.
— О-о-й!
— В смысле, может, ей кровь моя нужна? Надежда, какая у меня группа, не помнишь?
— Не помню, — отмахнулась Надежда Клавдиевна. — Гена, давай собираться. Чемодан у нас где?
— В сарайке.
— Беги в сарайку.
— Надежда, ты не суетись. Куда мы среди ночи поедем? На чем? Догнать разве только Ирину Власьевну, да на ней верхом, вон у нее загривок-то какой, троих увезет!
— Геннадий, ты чего, кстати, спектакль устроил? Вздумал вдруг над уважаемой женщиной издеваться? Если б не она…
— Если б не она со своими тараканами в картах, — перебил Геннадий Павлович, — я бы давно телевизор включил и все узнал в подробностях.
— Гена, а может, пешком сейчас на трассу пойдем? Попутку поймаем? Лесовозы круглую ночь ходят, лес наш в Москву везут.
— Надежда, не сходи с ума. Куда ты там сядешь, в лесовозе? На фанкряж верхом? Дождемся утра, и на автобус. Может, на перекладных придется.
— Ну уж поезда до послезавтра ждать не станем!
— Нет, не станем, — согласился Геннадий Павлович и радостно добавил: — а ты ведь, Надежда, теперь мать-героиня.
— Да ну тебя с шутками твоими. Гена, чего же делать нам сейчас? Я ведь до утра не усну. Ой, Гена, растопляй титан, надо вымыться в дорогу. Где там в этой Москве намоешься?
— Да уж нигде, ясное дело.
Неожиданно в дверь скромно, чтоб не разбудить да не напугать хозяев со сна, постучали.
— Да кто же это? — развела руками Надежда Клавдиевна.
— Можно? — дверь приоткрылась и в прихожую вступила клюшка профессора Маловицкого. — У вас тут не заперто почему-то?
— Это ясновидящая не закрыла, — догадалась Надежда Клавдиевна.
— Могла бы и сквозь стену, вообще-то, удалиться, чтоб хозяев не беспокоить, — весело посетовал Геннадий Павлович. — За такие-то деньги.
— Вы телевизор смотрели? — Леонид Яковлевич не успел договорить.
— Леонид Яковлевич, дорогой! — Надежда Клавдиевна горячо обняла Маловицкого.
— Любовь-то наша!.. — голос Геннадий Павловича дрогнул, и неожиданно он заплакал, обняв Леонида Яковлевича с другого плеча. — Собой заслонила…
Впрочем, буквально через секунду Геннадий Павлович устыдился своей слабости, и, отерев глаза, срывающимся голосом принялся извиняться.