— Здравствуйте, Любовь Геннадьевна, — бодрым тоном говорили входившие, и вставали ровным полукругом, каким строятся участники хора для исполнения литературно-музыкальной композиции.
Когда обладатель самого большого букета встал в ногах у Любы, один из делегатов прочистил горло и заговорил:
— Уважаемая Любовь Геннадьевна, разрешите вручить вам эти цветы по поручению супруги президента, и зачитать вам ее послание.
Из папки в руках соседнего делегата была извлечена большая глянцевая открытка с видом Кремля, в которую оказалась вложена белоснежная, украшенная вензелями картонка.
— Уважаемая Любовь Геннадьевна! Примите мою искреннюю благодарность и восхищение вашим подвигом! Желаю вам скорейшего выздоровления!
Букет, огромный, как клумба, протянули Любе. Все зааплодировали. Люба так самозабвенно обняла подарок, что розы и белоснежные лилии в фалдах бумаги и сетки почти закрыли ей лицо. Но тут же один из гостей подхватил букет и передал следующему мужчине, поместившему цветы в вазу на тумбочке подле кровати.
Ну, а президент Российской Федерации просил передать, что навестит вас лично.
— Да что вы, — без конца бормотала Люба. — Мне даже неловко. Ничего такого я не совершила, честное слово. На моем месте любой мой земляк так же поступил бы.
— Это уж точно, — сурово подтвердил из задних рядов Каллипигов. — Такие уж мы, вологодские, за Россию — грудью!
— Думаю, Любовь Геннадьевне нужно немного отдохнуть, — сказал один из гостей, сделав озабоченно-радеющее лицо.
Все закивали, с жаром пожелали Любе дальнейшего выздоровления на благо величия России и дружно покинули палату, улыбнувшись по очереди в телевизионную камеру.
— Поправляйтесь! — пожелали телевизионщики и устремились в коридор, чтобы скорее мчаться в студию монтировать сюжет.
Каллипигов ловко задержался в дверях и вновь вернулся в палату. Когда к Любе вошла медсестра, он спросил разрешения подождать в смежной комнате и стойко переждал на диване, пока Любу умыли, провели назначения — уколы, процедуры, и вновь появился, когда прибыл поднос с завтраком.
— Ну-ка, — взяв шутливый тон, приказал Каллипигов. — Чтоб всю кашу съела!
— Не хочется, — сморщилась Люба.
— Ты, Любовь Геннадьевна, теперь за двоих должна есть. Кого ждешь — то?
— Николая, — зажмурив глаза, доверительно сказала Люба. — Колю…
— Парня, значит? Мужика?
— Ага, — подтвердила Люба.
— Мужик, это хорошо! Николай, стало быть, по отчеству?
— Про отчество я пока не знаю, — смутившись, призналась Люба.
— Чего тут знать? Раз отец, значит и отчество соответствующее. Николай батькович? Верно?
— Верно, — согласилась Люба.
— Вот и хорошо! — обрадовался Каллипигов. — Не волнуйся, я раньше времени никому ни слова, гостайну хранить умею. Ик!.. Надо Зинаиде позвонить, чего там она насчет уксуса инструктировала? Можно, звякну супруге? Зинаида? Это я. Зачитай-ка еще разок насчет икоты. Замучила, проклятая!
— «Перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого» говорил?
— Говорил, не помогает.
— Слушай еще способ: наставить острие ножа на переносицу икающего человека…
— Икающего человека, — эхом телепортировал Любе Каллипигов.
— И пусть он пристально, не мигая, смотрит на это острие, — зачитывала Зинаида Петровна.
— Как хочешь, землячка, выручай, — бодро икнул Любе Каллипигов. — Нож у тебя есть?
— Не знаю, может быть в тумбочке? Или в той комнате в шкафчике? Посмотрите сами, пожалуйста.
Бросив взгляд на царственный букет, роскошный, пышный, как театральный занавес, Люба вновь взяла в руки глянцевую открытку. «Жена, — ошалело размышляла Люба. — Жена президента подписала!»
— А к вам гости, — заглянула медсестра.
— Опять? — обрадовалась Люба. — Кто?
— Муж, — игриво качнув головой, доложилась медсестра.
— Чей муж? — удивилась Люба, взглянув на открытку.
— К большому сожалению, не мой, — шутливым тоном сказала медсестра.
— Муж. Неужели президент? — ойкнула Люба, взглянув на подпись в открытке.
— Давно уж в холле скандалит, — призналась медсестра. — Какое, говорит, вы имеет право не пускать, я говорит — муж! Но у нас главврач принципиальный: а хоть, говорит, муж, хоть жена двоюродная, хоть деверь со сватом, у нас порядок для всех один: пока утренние назначения больному не проведены — никаких посещений!
— Так он, что? Так внизу и ждал? — расстроилась Люба. — Нехорошо как.
— Такой уж порядок — режим, — твердо сообщила медсестра. — Так чего, звать?