Люба опустилась на колени и взглянула в воду.
«Люба-а, — прошептал кто-то из воды. — Любушка-а»
Люба вздрогнула и открыла глаза.
«Люба, — шепотом звала коляска, — неужто спишь? Все бы спала! Даром, что коляска криком кричит, глаз сомкнуть не может».
«Да ты дрыхла, как сторож рыбосклада», — сонно засмеялась Люба.
«Я? — возмутилась коляска. — Дрыхла?»
«А кто храпел?» — приперла Люба коляску к стенке.
«А я почем знаю? — громким шепотом отпиралась коляска. — Может, телевизор?»
«Попрошу не наговаривать!» — рассердился телевизор.
«Значит, из другой палаты храпели, — спорила коляска. — Из соседней».
«Ладно, из другой», — согласилась со смехом Люба, осторожно разогнула руку с приклеенным лейкопластырем катетером и подмигнула телевизору.
«Болит рука?» — участливым голосом спросила коляска, с тем, чтобы завязать беседу о своих собственных невыносимых мучениях.
«Не болит, просто очень хочется согнуть в локте, устала с вытянутой лежать. А у тебя болит?»
«А как ты думаешь? — с наслаждением заворчала коляска. — Мне ведь пересадку кожи произвели».
«Донором не джип был? — с серьезным видом поинтересовалась Люба. — Ах, нет! Он же вишневый, а тут — какая-то коричневая кожа. Похоже, что от чемодана».
«Шути-шути» — скорбно произнесла коляска.
«Не сердись, колясочка, я любя», — принялась подлизываться Люба.
«Вот и спасай после этого главу страны, — сказала коляска. — А тебе за это — ни спасибо, ни насрать!.. Одни насмешки».
«Так это ты президента спасла? — вскрикнула Люба. — А я думаю, кто? По телевизору все какую-то Зефирову называют».
«Вон ты как заговорила», — обиженно протянула коляска.
«Я же шучу, — Люба повернулась на бок и погладила коляску по поручню. — Колясочка, миленькая, ты самый мой верный друг! Прости, что пришлось из-за меня натерпеться».
«Именно, что натерпеться. Знаешь, какую подлость я пережила?»
«Какую?»
«Пуля-дура в глаза врала, что знать меня не знает, никого не убивала, и вообще она — холостая, и в тот день дома сидела, пистолет может подтвердить».
«Да ты что?» — поразилась Люба.
«Вот и верь после этого людям, — заключила коляска. — О-о, я такого натерпелась, что до конца жизни не усну. Не чаяла живой из машины вырваться!»
«Почему?» — удивилась Люба.
«Каллипигов ведь приказал всех свидетелей… ой, не могу… ликвидировать».
«Что значит — всех? — вытаращила глаза Люба. — Как — ликвидировать?»
«И тебя, и меня, и зрителей всех, и Васютку, и того, в тапочках на босу ногу»
«Как это? — недоверчиво сказала Люба. — Ты что-то напутала. Тебе это в бреду приблазилось».
«Ничего подобного! — сказала коляска. — Того психического, который стрелял, уже ликвидировали!»
«Не может этого быть, — твердо сказала Люба. — Ведь должно быть какое-то следствие, суд?»
«Теперь я на очереди, — скорбно сказала коляска и опасливо оглянулась. — Смерти я не боюсь. Смерть не страшна, с ней не раз я встречалась в боях! Но как ты без меня управляться будешь? Вот о чем мое беспокойство».
Мысль коляски о том, что ее, инвалидную коляску, вот-вот придут уничтожать спецслужбы, Любу насмешила, а оттого и успокоила: «Сочиняет колясочка. Ну, кому она нужна? Каллипигова приплела. Каллипигов — честный, преданный, порядочный человек, иначе разве смог бы он работать рядом с президентом? Нет, ерунда это. Коляскины фантазии».
«Тогда тебе нужно быть поосторожнее, — сделав серьезное лицо, участливо сказала Люба. — Ты уж береги себя!»
Коляска помолчала и вдруг произнесла со слезой в голосе: