— Уймись, — попросила Света. — Хотя насчет денег ты права. Нечего их беречь, надо тратить! У тебя сколько? На бар хватит?
— Хватит, — задумчиво ответила Люба.
Холл встретил отдыхающих свежевскинувшимся лозунгом «Здоровый гражданин — здоровая страна!» Под лозунгом стояла воспитатель санатория. Судя по удовлетворенному лицу, лозунг был ее рук делом.
Люба и Света переглянулись.
— Видела праздничный призыв? — съязвила Света. — А парализованный гражданин — парализованная страна. Понимаешь, кто мы для ходячих? ДЦП на теле родины.
— Света, она ведь без задней мысли. Не имея в виду присутствующих. Это просто так говорится, — попыталась объяснить инициативу воспитателя Люба, но смолкла.
— Вот и иди к ней, проверяй свою теорию, забыла эта дурра о своем счастье или, наоборот, слишком хорошо помнит? И поэтому нам намекает: помните свое место, безногие?
Люба подъехала к воспитателю.
— Извините.
— Да?
— Вы счастливый человек!
— Возможно, — понадеялась избежать разговора с больной убогой девочкой воспитатель.
— Нет, вы — счастливая! Потому что можете ходить.
— Да-да, — вдруг обрадованно встрепенулась воспитатель, забыв про мужа, пропившего на той неделе ковер и электронный будильник.
— Вы можете прийти, уйти.
— Да-да, — просветленно сказала воспитатель, вспомнив про ковер и будильник. — Уйти от мужа.
— Или прийти к нему. А мы, инвалиды, нужны, чтобы все время напоминать вам о вашем счастье. Уже поэтому мы не обуза нашей стране.
Воспитатель вспыхнула и поглядела на лозунг.
— Я совсем не то имела в виду.
— А получилось — то, — с печальным вздохом сказала Люба.
— Но что же нам написать? Главврач распорядился наглядную агитацию…
— Санбюллетень можно, — встряла Света. — «Гонорея — болезнь грязных рук».
Люба сделала большие глаза. Но воспитатель не заметила иронии:
— Согласна, бюллетень можно. Только про венерические заболевания в кожном корпусе вешают. Что же у нас повесить?
— Колеса коляски — колеса фортуны? — предложила Люба.
— Как-то не совсем в ритме эпохи, — засомневалась воспитатель. — Особенно, фортуна. У наших граждан не фортуна, у них — судьба, общая со всей страной. Мы ж не в Америке какой-нибудь, да? А «колеса судьбы» получается, вроде как перемелют.
Воспитатель поморщилась.
— Ладно, я подумаю. А это транспарант уборщица сейчас снимет.
Люба победоносно поглядела на Свету и поехала искать, кому бы еще рассказать о его ходячем счастье?
До конца санаторной смены произошло много приятных событий. Люба съезжала по бетонной тропинке, специально залитой в море для спуска колясок. Съезжала не одна, а с Романом, парализованным после ранения. Он держал ее руку, она взвизгивала, когда коляски врезались в волны.
«Кому любовь, а кому ржавчина, — бубнила коляска, пугаясь соленой воды, но не перечила вслух. Пусть Любушка с мальчиком подружится, поцелуется разок. Пару раз, когда Люба чересчур уж страстно пела Роману свои песни, коляска не выдерживала. — Ты люби, Любушка, кто тебе не дает? Только не влюбляйся».
Роман, еще год назад бодро топавший в кроссовках, а затем в солдатских берцах, страдал от внезапного бездвиженья. Чтобы поддержать его, Люба придумала разучить на колясках танец. Что-нибудь латиноамериканское, ламбаду. Они репетировали две недели и на прощальном концерте самозабвенно станцевали «мамбу». Никто не знал, сколько раз Люба опрокидывалась на пол, прежде чем научилась ловкому па: она, Люба, с волнующим взглядом проезжает мимо Романа, резко возвращается задним ходом, отчего стремительно разворачиваются вперед малые колеса, и склоняет к нему полное страсти лицо и загорелые плечи.
Вечерами компания собиралась в комнате, и Люба пела под гитару свои песни.
— Дорога важна… Я вам не нужна-а…
«Какого рожна?», — бубнила коляска, а Роман смотрел на Любу значительным взглядом.
— Зачем стояли мы, обнявшись, у темного, стоячего залива-а! — звонко выводила Люба трагическим голосом. И тоже смотрела с обещанием в глаза Роману. Но любви не было. Не было любви, хоть тресни! Была дрожь в животе и тяжесть между ног. Был позор Романа, в котором он не хотел признаваться: желая переспать с Любой, он стыдился, что первой женщиной будет калека. Его ноги обездвижили так внезапно, так нелепо, что он по привычке полагал себя здоровым, как все. И самого себя в коляске видел со стороны, сочувственно наблюдая за другим человеком с неуловимо знакомой внешностью. Люба, конечно, хорошая девчонка. Но ведь он, Роман, не сегодня-завтра встанет на ноги, и пойдет по жизни — охранником в частной фирме или ментом. А Люба? Куда пойдет она? Нет, не по пути им.