Гертруда Васильевна вспомнила об этом, взглянув на «Ленина у телеграфного аппарата» на полке у Зефировых. Все-таки в тот день муж согласился, что пока план шагов ленинизма по пылающей планете не составлен, грудь жены принадлежит учащимся школы номер два. «Ведь сумела же я убедить в своей правоте мужа, — напряженно вспоминала Гертруда Васильевна. — Так где, в какой момент упустили мы Любовь Зефирову, не сумев привить ей навыки коммунистической идеологии?»
В двери комнаты въехала коляска с причесанной Любой.
Гертруда Васильевна соединила свои руки в крепком саморукопожатии, в опасении, что они распоясаются, и тогда она будет выглядеть малодушно и не выдержанно.
— Скажи нам, пожалуйста, Зефирова, с какой целью ты оклеветала методики преподавания и содержание предметов в нашей школе? — Гертруда Васильевна старалась хранить ленинскую выдержку. — Что тебя побудило сообщить в райком комсомола, что культурная работа, коллективное творчество наших учащихся, полностью парализовано?
— Не правда, ничего такого я не клеветала, — с жаром воскликнула Люба.
После этих слов ленинская выдержка изменила Гертруде Васильевне. Она подскочила с дивана и закричала страшным педагогическим голосом:
— Ты хочешь сказать, что товарищ Готовченко врет?! Родина кормила, поила и учила тебя, инвалида, а ты так, значит, ей отплатила? Нет, ты не инвалид, ты — моральный урод и нравственный калека!
«А ну повтори, чего сказала!» — взревел костыль, с незапамятных времен стоявший за дверью.
«Любушка, не слушай ее», — запричитала коляска.
— Замолчите! — вбежал в комнату Геннадий Павлович. — Или я вас ударю, как член партии члена партии!
— Бейте! Я не боюсь вашего членовредительства! — откинув голову, вскрикнула Гертруда Васильевна.
— А вот и чай! — радостно прокричала появившаяся на пороге Надежда Клавдиевна.
— Я не дрогну ни перед каким членом! — фанатично выкрикнула Надежде Клавдиевне Гертруда Васильевна. — Даже если это ваш муж!
— Гена, ты пытался напасть на Гертруду Васильевну? — дрожащим голосом спросила Надежда Клавдиевна.
— Я? — возмутился Геннадий Павлович. — Я?! Это она начала!
— Люба, выйди из комнаты! — закричала Надежда Клавдиевна.
— Гертруда Васильевна, да как же это? Когда? — с изумлением воскликнула Мария Семеновна.
— О чем вы? О чем?! — возмутилась Гертруда Васильевна. — Он угрожал, что ударит меня!
— Геннадий, ты сделал это под угрозой побоев?! — горестно закричала Надежда Клавдиевна.
«Бить? — встрепенулись придремавшие старые настенные часы. — Уже пора? Проспали что ли?»
«Все проспали, все! — подтвердил из серванта набор из шести вилок. — И как бил, и как насиловал!»
«Мужики, не держите меня, все одно я ей накостыляю!» — орал костыль.
Часы ударились бить и невпопад отсчитывать: «Бом-м! Раз!»
Все вздрогнули и посмотрели на свои часы.
— Девятнадцать сорок две, — отметила Гертруда Васильевна.
— Семь сорок, — пробормотала Мария Семеновна.
— Без двадцати восемь уже, — заволновалась Надежда Клавдиевна, вспомнив о не сваренном вермишелевом супе.
«Бом-м! Два! Бом-м! Три!» — горланили часы.
— Мама, папа здесь ни при чем, — умоляюще произнесла Люба. — Он ничего плохого Гертруде Васильевне не сделала. Это все я! Я позвонила в отдел культуры, рассказать, что к годовщине октябрьской революции в нашей школе состоится спектакль, литературно-музыкальная композиция «Елка 7 ноября в Сокольниках». Это я сама придумала. И хотела исполнить роль Ленина. Как он приходит к детям на утренник. А наши ребята как бы дают перед ним концерт художественной самодеятельности.