— Я к послезавтра постараюсь написать совершенно по-другому.
Леонид Яковлевич мысленно улыбнулся простодушной Любиной уверенности создать шедевр к послезавтра.
Через день, в следующую встречу, он деликатно не вспоминал о Любином обещании. Однако в конце урока она достала из стола знакомую тетрадку.
Леонид Яковлевич почтительно взял тетрадь в руки и погрузился в чтение. Наконец, он поднял голову.
— Молодец, Любочка, молодец! Прием недолюбленной, непонятой души, как недочитанной и брошенной книги используется довольно часто. И, тем не менее, ты смогла создать свой сугубо индивидуальный образ.
Люба пылала. Ей было неловко выказывать наслаждение, которое вызывали похвалы, но сохранить вид строгого достоинства не удавалось — кровь ликовала, как толпа футбольных болельщиков, била витрины и переворачивала столы.
— Я могу гораздо лучше написать, — гордо сообщила Люба.
— Время покажет, — не стал осаживать Любу Леонид Яковлевич.
— Я напишу такие песни, что их будет петь вся страна!
— Ах ты, заяц-хваста, — засмеялся Леонид Яковлевич.
Люба встряхнула головой. Профессор Маловицкий исчез, растаяла тетрадка со стихами.
Она не слышала, что произнесла девушка подиумной внешности, к которой Николай вышел на улицу, но по взгляду, брошенному на Любу сквозь лобовое стекло, была уверена, что она спросила: «Это еще кто?»
В мятных сумерках джип Николая въехал в Ярославль. Люба радостно разглядывала Волгу, набережную, старинный центр, театр, Кремль, вокруг которого струился поток машин.
«В Ярославле бывала?» — спросил джип.
«Нет», — призналась коляска.
«Ничего город, дороги широкие, «Макдональдс» обслуживает джипы с отдельного входа. Подъезжаешь, выходить даже не нужно, или там двигатель глушить, притормозишь немного, берешь заказ…»
«Надо же!»
«И — ешь на ходу!»
Проехав вдоль набережной, джип остановился перед торговым центром. Николай кому-то позвонил, вышел из машины, и вскоре появилась она, высоченная, как колодезный журавль, с пластиковыми ногтями и автозагаром. Недовольной походкой подошла к джипу, открыла заднюю дверь и по-хозяйски упала на сиденье.
«Что-то Ладка смурная сегодня, — констатировал джип. — Видно, ты ей не понравилась».
«Я?» — изумилась коляска.
«Люба твоя, — разъяснил джип. И добавил интимным голосом. — Ты разве можешь кому-то не нравиться, мышонок заводной?»
Глава 6. Лестная форма лестницы
— ЗДРАВСТВУЙТЕ, — поздоровалась Люба с усевшейся на заднее сиденье Ладой.
— Давно не виделись, — процедила Лада и нахмурилась.
Люба взглянула через стекло на Николая, поправлявшего зеркало.
Яркий загар Лады, эффектные вытатуированные брови, шоколадные волосы, длинные ноги, высоченные каблуки — все это кольнуло Любино сердце ревностью. Она горестно поглядела на свои бедра, тощие, как куриные окорочка, но стойко решила быть вежливой и воспитанной и участливо спросила:
— У вас что-то случилось? Вы грустная?
— С чего ты взяла, что я грустная? Я петь здесь должна?
— Вы тоже поете? — стойко спросила Люба.
— И пою, и пляшу, и оригинальные номера показываю.
— А я только пою, — улыбнулась Люба, ей хотелось, чтобы Лада повеселела. — Но зато свои собственные песни.
— Спой, может, прикольнее станет.
— Как-то неудобно, — сказала Люба.
— Давай-давай, а мы с Колей подтянем.
— Ладно, раз вам действительно хочется послушать.
Лада с подозрением поглядела на Любу.
— Шаги, стук в дверь, горячее дыханье… — с чувством затянула Люба.
В машину сел Николай.
— Поем?
— Пляшем, — отрезала Лада.
— Плач за стеной, забытый плащ… — голосила Люба. — Вот здесь у меня на балалайке проигрыш. А потом сразу припев: пепел, бокал, замерзшее яблоко…
Лада раскинула колени в дорогих коричневых джинсах, мерцающих искрами, и швырнула руку с сумочкой-сучкой на сложенную на сиденье коляску.
— Слушай, а эта дура здесь зачем? — раздраженно потребовала она ответа у Николая.
Люба обернулась назад.
— Это моя коляска, — прервав пение, пояснила она. — Сдвиньте, если мешает. Замерзшее яблоко… Слезы глотаю, ну как же так?
Люба допела и замолкла.
— Ты сегодня недобрая, Ладушка, — с терпением в голосе произнес Николай и пристально посмотрел на Ладу в зеркало.
Лада сдернула руку с коляски и метнула огненный взгляд в боковое окно.
«Кого это она дурой назвала?» — возмутилась коляска.