Первый дощатый настил, уложенный поверх бетонных ступеней крыльца, появился в книжном. Книжный магазин «Пропагандист» был любимым Любиным магазином — в нем, единственном в городе, торговали нотами. В «Пропагандисте» был так же отдел «Букинист». Горожане совершенно за бесценок сдавали в отдел последние тома собраний сочинений, содержавшие письма писателей и поэтов. Эти-то книжки и приобретала Люба. Ей нравилось представлять, как какой-нибудь поэт пишет письмо, сидя перед выходящим к морю окном: «Что за прелесть эта крымская степь! И что за пошлый запах котлет, которые непрерывно жарит хозяйка на летней кухне. Как можно есть котлеты, когда море так серебрится? Пошло, пошло, все пошло. Кстати, свиная колбаса на базаре очень хороша, очень настраивает. А вчера мы с Кокошкиными, вообрази, Кокошкина вернулась к Аркадию, ездили к развалинам крепости. Что за строки родились у меня к вечеру!» И степь, и крепость, и котлеты, и загадочная Кокошкина — все это живо вставало у Любы перед глазами. Поэтому первым делом Люба ехала в книжный. Если, конечно, ей удавалось дождаться на улице пару мужчин, которые могли перетащить коляску через ступени. В городке на берегу Белого озера мужчины редко ходили парами в книжный магазин. Поэтому иногда Люба уезжала с грустным вздохом и пустыми руками, переждав возле крыльца стайку слабосильных школьниц и с десяток одиноких ветхих покупательниц. Однажды, когда она преодолела вход с помощью двух курсантов, возле отдела с нотами к ней подошла директор магазина.
— Люба, — сообщила директор, — в «Букинисте» последний том есть, письма поэта Задорожного, певца родной деревни. Давно уже, кстати, лежит. Ты почему не приходила?
— Я два дня назад подъехала к крыльцу, а взобраться не смогла, и прохожих не было из-за дождя. Вот если бы можно было сделать настил.
— Какой настил? — заинтересовалась директор.
— Такую пологую горку из досок.
— Пандус? — определила директор. — Мне и в голову не приходило. Сделаем, ты ведь наша любимая покупательница. Ты только чаще приходи, письма выкупай.
Через несколько дней бок крыльца украсился свежеструганной горкой.
Люба, удивленная легкостью, с которой директор «Пропагандиста» в короткие сроки оснастила магазин пандусом — забавное слово! — загорелась объехать все до одной торговые точки города.
— Извините, пожалуйста, — смотрела она снизу вверх на мощный редут заведующей магазином «Продукты». — Не могли бы вы распорядиться, чтобы на крыльце положили настил для инвалидных колясок.
— К седьмому ноября, что ли? — на ходу уточнила заведующая, возбуждающе пахнущая копчеными свиными ребрами.
— Ну да, — не сопротивлялась Люба. И мысленно пожимала плечами: к седьмому, так к седьмому.
— А чего у нас, инвалидов-участников Октябрьской революции, что ли много в городе? — крикнула в подсобку директор магазина «Чайка». — Пандусы велено для них сколачивать.
— Да вроде померли все, — ответил из подсобки грузчик. — Но, видать, пришел час отдать долг памяти.
Заведующая вздохнула и постучала по груди накладными:
— Надо делать. Все ж таки, если б не они, отцы и деды наши, шиш бы я колбасу под прилавком имела. Шиш бы мне гречку-ядрицу и ликер «Абу-Симбел» дали. Делала бы сейчас план при царизме лавровым листом да маргарином!
— У нас вроде и инвалидов в городе нет, — удивлялись в магазине райпо «Теремок». — Гавриловна! Инвалиды к нам в магазин ездиют?
— А я тебе не инвалид, что ли? — с вызовом гаркнул из торгового зала однобезногий льготник Феоктист Тетюев. — Нашла здорового!
— Людей с ограниченными возможностями очень много, — принялась заверять Любовь. — Просто они не могут из дома выбраться, в магазины заехать — кругом ступеньки, лестницы. И получается замкнутый круг: инвалиды сидят по домам, потому что город для них не приспособлен, а в городе ничего не делается для удобства колясочников, потому что их вроде бы и нет.
— Гавриловна! — заорал Феоктист Тетюев. — Нас много!
— Тьфу, леший надавал! — вскинулась Гавриловна. — Чего орешь?
— Чтоб завтрева спандус сделала! А не то я в комитет советских женщин Терешковой напишу!
— Слыхали? — передавали директора магазинов друг другу. — Веленность к ноябрьским лестницы все горками сделать, чтоб, значит, Терешковой легче было подниматься, чтоб как в космосе. Терешкова к нам едет!
— Ну?! Это почто?
— При чем тут Терешкова? — морщился заведующий аптекой Ефим Наумович Казачинский. — Это все план пандусикации всей страны.
— Бандусикации? — скреб между пальцами, там у него была экзема, заочник кооперативного техникума, заведующий магазином «Электротовары». — А транспарант? Транспарант вывешивать?