— Ложись, — велел он, кивнув на постель.
— Ага, — согласилась она. Забралась на софу, закуталась по уши одеялом. Нагнулась над букетом, рискуя свалиться, но уж очень хотелось понюхать цветы.
Флаф же ушел в кухонный угол своей съемной однушки, собрал на сервировочный поднос то, что нашел в холодильнике и на плите в сковородке под крышкой: мягкий хлеб с хрустящей корочкой, котлетки на тарелку — слегка подгоревшие местами, видимо он очень торопился, когда забегал сюда, чтобы переодеться. Какие-то фрукты типа абрикосов и винограда сложил в симпатичную сухарницу, спутав ее с вазой для фруктов. Разлил по чашкам остывший кофе и по бокалам розовое игристое вино. Всё это на подносе с осторожностью донес до софы и водрузил на одеяло у Клавиных ног, сам сел с краешка.
— Ужин в постель! — объявил он, ожидая, что она как минимум поднимет его на смех.
Клава шмыгнула носом. Ей показалось это ужасно романтичным и безумно милым. Стараясь удержаться и не пустить растроганную слезу, она взяла бокал с вином. Флавиан неуверенно улыбнулся и тоже поднял бокал. Они звонко чокнулись и отпили по глотку.
— Ты всё это успел… — произнесла Клава, стесняясь смотреть ему в глаза.
— Сразу, как проводил тебя домой, — кивнул он. — Вдруг подумал, что тебе будет приятно, если я приглашу тебя к себе. Ну, и надо было как-то…
— Создать атмосферу, — кивнула она. — Спасибо.
— Всё остыло, наверное, стало невкусно. — Флаф указал на котлеты.
— Хлеб можно есть холодным, — хихикнула Клава. — Я правда проголодалась, так что не откажусь от романтического перекуса. Я, кстати, тоже приготовила ужин, думала почему-то, что ты зайдешь.
Она, отринув неуместную стеснительность, принялась за импровизированные гамбургеры из котлеты и двух кусков хлеба.
— А ты почему не ешь? — жуя за обе щеки, спросила у Флафа.
Тот как будто задумался о чем-то. Для храбрости еще глотнул вина:
— Что-то аппетита нет, не хочу.
— Ага! Подгоревшие он не хочет, видите ли! — хрюкнула она. И тут же забеспокоилась: — А у тебя не поднимается температура? Вдруг простудился, пока в мокрой одежде шастал по улицам? Ты смотри! Если у парней пропадает аппетит, это однозначно не здорово! Кстати, подогрей-ка чайник, я кофе по ночам не пью, тем более холодный.
Раз он отказался от еды, суккуба умяла почти весь хлеб, то того он был воздушным и мягким, практически пушистым.
— Торт будешь? — с сомнением подошел Флаф к коробке.
— Буду! С чаем! — объявила Клава.
Инкуб улыбнулся на ее непосредственность, отрезал кусочек с большой желтой клубничиной и положил на блюдце от чайной пары. Чашку с чаем и ложечку, разумеется, захватить забыл. Но Клава не расстроилась. Забрав из его рук блюдце, она велела своему кавалеру:
— А ты чего одетый расхаживаешь? Раздевайся и ложись! — и похлопала свободной рукой по соседней подушке.
— Зачем? Секс у тебя сегодня уже был! Я пытаюсь устроить любовь. Как могу, так и пытаюсь.
— Неплохо получается, — деловито одобрила Клава. — Но я хочу свой десерт! Так что без разговорчиков на место!
Со вздохом, инкуб покорно разоблачился и улегся рядом. А так как софа была неширокой, то пришлось потесниться.
Клава заулыбалась, слыша его напряженное сопение. Но ей обещали любовь! И отступаться от задуманной шалости она не собиралась. Откинула одеяло в сторону, чтобы инкуб не думал кутаться, как девственница перед брачной ночью — и весь кусочек кремового тортика плюхнула ему на живот. И со вкусом размазала вверх, на грудь, и вниз. Особенно вниз. Инкуб только сдавленно охнул, не ожидал он от нее подобного изощренного коварства.
— Лежи и не крутись, а то белье испачкаешь! — строго предупредила Клава, приготовившись всё размазанное тщательно слизывать с кожи, покрывшейся гусиными пупырышками от холодного крема.
— Извращенка! — прошептал Флавиан, закатывая глаза.
— Суккуба! — важно поправила его Клава. — И ты сам сделал меня такой, сам выбрал для меня профессию. Так что я просто требую своего законного эмоционально-чувственного питания. Помолчи лучше, пока у меня будет рот занят, я всё равно не смогу тебе отвечать. Ты же не хочешь, чтобы я поперхнулась?
И она сразу начала с самого сладкого, того, что против воли самого инкуба столь упрямо и неотвратимо восставало из комочков тающего крема и кусочков бисквита.
— Как же ты научилась… — пробормотал Флаф между плохо сдерживаемыми всхлипами.
— Напрактиковалась! — горделиво отозвалась суккуба, на мгновение выпустив изо рта «эклер».