Но это в теории ничего сложного.
На практике, стоило посадить в корыто трех и больше человечков, те сразу начали строить живую пирамиду: вставали друг другу на плечи, карабкались один по другому, чтобы дотянуться до высокого бортика. Клаву эти копошения приводили в ужас, сходный с лицезрением баночки червей для рыбалки. Хуже того, оказавшись на воздухе, а не в растворе, гомункулы подали голос! Противные пищащие голоски слились в гомон, а спустя минуту они дружно скооперировались в хор и принялись скандировать суккубе, сопровождая слова похабными жестами:
— СУ-ККУ-БА! ПО-КАЖЬ! СИСЬ-КИ-ИИ!
И так без умолку.
Чтобы мелюзга не вылезла и не разбежалась, Флавиан взял мытье банок на себя, у него это получалось быстрее и лучше, а Клаву приставил к корыту, велев раздать паршивцам по пирожку на рыло.
Скандалисты есть отказывались. Ими овладела похоть в самом неприкрытом виде, ибо одежды гомункулам не полагалось в принципе. Пирожки-то они взяли, всей толпою протягивая к наклонившейся Клаве крошечные ручонки, но затыкать рты едой не спешили, ибо в растворе не больно-то поголосишь, а назад посадят сразу, как поешь. Вместо обеда они орали — и с упоением дрочили, при этом не забывая строить рожицы засмущавшейся суккубе. Одно облегчение, друг на друга в содомском порыве хотя бы не прыгали, вот такого зрелища Клавина психика точно не выдержала бы.
— Просто они на твою энергетику реагируют, — посмеивался Флавиан, шустро бегавший к мойке и обратно с банками. — У них же мозгов, как у растения: видят свет — тянут к нему листики. Вот и они: видят суккубу — тянут к тебе… кхм, ну, сама видишь, что.
— Вижу! Спасибо! — возмущенно и смущенно откликнулась Клава, отпрыгивая от корыта, чтобы не забрызгало.
— К тому же в банке не больно-то подрочишь, — добавил чуть ни не с пониманием Флаф, — раствор сразу испортится, придется в скисшем плавать, пока не сменят.
Клава фыркнула: вот же где не к месту проснулась мужская солидарность!
Закончив с банками, Флавиан подошел к ней со спины и шепнул на ухо обольстительным голосом, от которого у Клавы аж мурашки по всему телу пробежали:
— Теперь понимаешь, как трудно с ними Пуме? А если вспомнить, что эти малявки предназначались как заготовки для тела Основателя — это ж вообще проваленный эксперимент!
— Почему? — пробормотала суккуба, невольно выгнув спину, чтобы положить голову ему на плечо. И плевать, что его ладони как-то незаметно, как-то очень естественно переместились с ее талии на бюст, каждая лодочкой легла на грудь.
Инкуб слегка сжал пальцы, лаская сквозь одежду ее отчетливо напрягшиеся соски, выпирающие сквозь ткань.
Из корыта заулюлюкали, восторженно завопили, хором застонали, принявшись дрочить с утроенным рвением.
— Можно? Хочется поскорее закончить с ними, — одним дыханием шепнул Флаф ей в шею.
— Валяй, — выдохнула Клава, прикрыв глаза.
В его объятиях ей было очень уютно. И совершенно безразлично, что снизу на них пялятся мелкие похотливые уродцы. В конце концов, они тоже какие ни есть, а человечки, мужички, значит, ее публика.
Флавиан воспользовался тем, что Клава сегодня надела легкое платье с широкой юбкой и глубоким воротом. Инкуб мастерски зубами расстегнул пуговку у нее на воротнике сзади под волосами. Одной рукой под восторженный писк гомункулов ненадолго скользнул за ворот, достал из лифчика и вытянул поверх платья одну грудь, принялся пальцами терзать горошину соска. Клава забылась, задышала глубоко и шумно — и не возражала. Флаф же, осмелев от ее покорности, медленно, не торопясь, на глазах попадавших на колени гомункулов, приподнял к поясу подол платья.
— Трусики!.. — выдохнули хором гомункулы.
На этом инкуб не остановился: придерживая подол локтем той руки, которой всё еще ласкал грудь, второй рукой забрался в трусики. Клава промычала что-то томное, одобрительное, и слегка расставила ноги. Однако не настолько широко, чтобы помешать спустить тонкое белое белье до колен.
Гомункулы уже не визжали и не скандировали. Они даже не дрочили и боялись шевелиться. Только глаза таращили, запоминая каждый момент, впитывая бледной кожицей живительную энергию инкуба и суккубы.