– Лера? – услышала я Храмцова откуда-то издалека.
– Что? Простите…
Меня бросило в жар, когда я заметила, что все присутствующие смотрят на меня.
– Кофе принесите.
– Да, конечно.
Я стремглав помчалась в приемную, а сама думала, чем обернется для меня такая невнимательность. Не слишком ли я откровенно пялилась на Храмцова, не заметил ли это кто-нибудь до того, как он обратил внимание всех на меня? Не лишусь ли я премии и в этом месяце за свою несобранность, свидетелем которой снова стали семь человек? Ох, Лера, как ты неаккуратна.
Вечером я поехала на квартиру. По привычке распустила волосы, приняла душ и зажгла аромалампу. Аромат жасмина быстро наполнил комнату и вдохновил меня на творчество. Я наспех приготовила ужин и в процессе его поглощения стала делать первые наброски.
Знакомые черты быстро обозначились на бумаге, и дальше с помощью теней я придала объем лицу, пухлость губам и магнетизм взгляду.
На все ушло больше часа, и когда портрет был готов я едва не завизжала от восторга. На меня смотрел мужчина моей мечты. Тот Роман Викторович, каким он был в начале наших отношений. Здесь, на этой квартире. Никакой хмурости, никакой грубости, никакой злости.
Что бы сказал шеф, увидев этот портрет? Понравился бы он ему? Не решил бы, что он здесь слишком мягкий и добрый?
Но ведь он может быть таким! Иначе стал бы он помогать Артему с его мамой? Кто она ему? Никто. Просто родственница его сотрудника.
И наверняка он сделал много других добрых дел, о которых я не знаю. Просто потому что он не любит ими кичиться.
Да, я знаю, что он может быть грубым, жестким, и даже жестоким, но все это неспроста уживается в одном человеке. Что-то гложет его и отравляет жизнь. Работа? Кредиторы? Я не слышала, чтобы с этой стороны были проблемы. На совещаниях их не озвучивали.
Или кто-то? Жена? Неизвестная мне Даша? Кто?
Я отложила портрет Храмцова и взялась за второй лист. Оглядела комнату. Я впервые обнаружила, что в ней нет никаких ярких деталей, нет текстиля, кроме покрывала на кровати, которые бы сделали ее уютнее и теплее. Настоящий мужской угол.
И я решила нарисовать комнату такой, какой ее хотелось видеть мне. Я изменила местоположение кровати и «поставила» ее около окна. Чтобы любоваться городом, не вставая с постели. А на освободившееся место поместила камин. Разумеется, электрический. Квартира не на самом верхнем этаже и сделать его дровяным не представлялось возможным. Но может быть я мало об этом знаю?
На окна я повесила тюль и шторы. Это сразу придало интерьеру уюта.
На стены картины и фотографии.
С двух сторон от кровати маленькие коврики, на которые было бы приятно опускать ноги, вставая на пол.
На открытых полках кухонного гарнитура различные декоративные горшочки с цветами, всякие статуэтки и поваренная книга.
И может быть телевизор на стену, разделяющую прихожую и комнату? С кровати его было бы удобно смотреть. Французский канал, например. Или какой-нибудь слезливый сериал. Иногда хочется сопереживать киношным героям, позабыв о собственных неурядицах. В них как правило хэппи энд. Это настраивает на позитив.
Мне осталось сделать заключительные штрихи, когда я услышала, как ключ в замке провернулся. Роман Викторович? Я быстро схватила телефон, на дисплее 21.33, обычно в это время он уже уходил. Зашла в сообщения. Последнее от него было в день моего рождения. Тогда что это? Почему он пришел?
Ох, не для того ли, чтобы наказать меня за задумчивость на рабочем месте? Dieu, sauve et protège.
Я поспешно убрала рисунки в тумбу и приготовилась встретить Романа Викторовича – поправила волосы и чуть шире распахнула халат на груди. Он не был прозрачным, и привлечь шефа я могла разве что длинными ногами.
Он снова был пьян, и в последнее время я не знала, чего ожидать от него в таком состоянии. Храмцов снял пиджак в прихожей и предстал передо мной в рубашке и брюках. А где его галстук?
– Кофе? – спросила я, делая шаги к кофемашине.
– Нет, лучше чай. Есть у тебя чай?
– Да, конечно. Зеленый или черный?
– Зеленый.
Он прошел до барной стойки и сел на табурет. Пока я ставила чайник, насыпала в заварник чай, Роман Викторович не спускал с меня глаз. Я не видела этого, но чувствовала каждой клеточкой своего тела. И нервничала, не зная, чем закончится это лицезрение.
– Не ждала меня?
– Нет, вы ничего не писали.